Сергей Малашкин - Девушки

— Договорились с Тарутиной?

— Да, — тихо ответила Соня.

По глазам было видно: она боится, что парторг и начальник участка станут расспрашивать ее. Но оба держались с нею ласково, отечески и ни одним намеком не коснулись ее незажившей раны.

— А ты, Авдошина, поправилась? — спросил участливо Долгунов. — Не рано ли идешь на работу?

— Я здорова, Емельян Матвеевич, — сказала Соня. — Не могу без работы. Скучаю, да и…

— Если так, то выходи, — проговорил Нил Иванович. — Я уже распорядился, чтобы тебе выдавали усиленное питание. Зайди вечерком в магазин.

Соня поблагодарила и вышла. Долгунов еще раз пробежал глазами бумажку и, ничего не сказав, вернул ее Нилу Ивановичу. Тот обернулся к несгораемому шкафу, открыл его и положил туда бумажку.

Торфяницы, увидев Соню на поле, стали внимательно разглядывать ее, шептаться между собой. Соня старалась не замечать их взглядов, не слышать их шепота. Сама она о своем горе и о том, что ей пришлось пережить, не рассказывала никому. А если какая-нибудь очень любопытная девушка и обращалась к ней с вопросом относительно Аржанова или того, как она попала в озеро, то Соня отворачивалась, чтобы скрыть волнение, брала лопату и принималась помогать им. Любопытные, смущенно глядя Соне в спину, тут же прикусывали языки и крепче налегали на работу. Потом, в следующие дни, уже никто не обращался к ней с такими вопросами.

Втянувшись в работу, Соня и сама начала забывать все то, что пережила, на ее щеках иногда стал появляться румянец, в черных глазах нет-нет да и вспыхивали огоньки радости и смеха.

Как-то в выходной день она зашла в барак, в котором жили канавщицы и бровщицы Увидев девушек, нянчивших ребенка, она остановилась у порога и загляделась на него. Девушки наперебой брали друг у друга мальчика и осторожно прохаживались с ним, прижимая к груди. Некоторые из них шили ему распашонки и чепчики. Соня тоже подошла к девушкам и попросила:

— Дайте мне подержать его. Да он хорошенький! Как его звать-то? — спросила она и осторожно приняла мальчика из рук высокой сероглазой девушки.

— Ленька, — ответила счастливая мать. — Осторожнее, Соня, ему только месяц.

Соня подержала его несколько минут, покачала слегка и отдала Дуне.

Та взяла ребенка, прижала его к груди и собралась уходить.

— Куда ты с ним? Куда? — испугавшись, закричала мать и бросилась за девушкой, уносившей ее Леньку.

— На воздух, гулять. Вон какая погода, а он, бедненький, не гуляет, в бараке задыхается! Не бойся, Зина, я погуляю с ним по улице! А вы, девки, отстаньте, я вам все равно его не дам!

Зина же, достав из-под койки таз с пеленками и распашонками, направилась к озеру. Соня нагнала Зину и пошла с нею.

Узкая тропинка вилась меж кустов осинника и березняка. Среди них кое-где синели елочки.

— И ты, Зина, не боишься за сына, когда его так уносят от тебя?

— Нет, — ответила Зина. — Я только ревную девушек к нему. Боюсь, что Ленька, когда подрастет, будет звать не меня одну мамой. Уж больно они все любят его! Моют его — потеха: одну ножку — одна, другую — другая… Словом, все хотят мыть. Ну и меня, мать, ототрут от него. А то возьмут и унесут его в соседний барак, чтобы показать другим девушкам, похвалиться: «Смотрите, какой у нас в бараке парень растет!» Две недели тому назад, в выходной день пригласили фотографа, и он снял Леньку; потом они карточку взяли да и послали отцу на фронт с надписью: «Мы, дополнительные мамы Леньки, вашего сына, посылаем вам его портрет». Я уж ругала, ругала их за такое озорство, а они только ржут. Отец Леньки-то вчера прислал им и мне, конечно, радостное письмо, в котором благодарит их за то, что они любят Леньку, помогают мне. И приписал в конце письма: «Дополнительным мамам Леньки я подыскал женихов, крепко уничтожающих фашистов. Фотографии их посылаю».

— Неужели и вправду прислал? — удивилась Соня.

— Прислал. Только маленькие, такие, что у нас на паспортах. Девушки как получили, так и расхватали все карточки. Даже и моего портрет одна присвоила. Я у нее отнимаю его, а она не отдает. «Ты, говорит, своего и без портрета хорошо знаешь, а как же я, говорит, без жениха останусь!» Еле убедила бесстыдницу. Сказала, что напишу еще отцу Леньки, чтобы он подыскал и для нее… Ну, после этого согласилась, отдала.

Девушки подошли к озеру. Зина стала стирать пеленки. Соня села на траву и смотрела на зеркальную гладь воды.

«А как бы я относилась к ребенку, если бы он родился у меня от…» — неожиданно подумала она и вздрогнула от этой мысли.

Ее лицо омрачилось, она вскочила и, ничего не сказав счастливой Зине, убежала.

Бригады Ольги Тарутиной закончили выполнение сезонного плана, тогда как другие отстали в уборке торфа почти на два месяца. По этому случаю Нил Иванович и Долгунов решили устроить праздник для них. Девушки узнали об этом еще накануне вечером, а поэтому проснулись в веселом, праздничном настроении. Многие тотчас начали готовиться к отъезду домой. Во всех бараках, в которых жили торфяницы Тарутиной, было большое оживление. Из открытых окон неслись на тихую улицу звонкие голоса. В зеленовато-синем небе ни облачка; легкий ветерок шумел в деревьях, листья которых были уже тронуты желтизной и легким пурпуром.

Ольга поднялась, как и ее торфяницы, рано, вместе с солнцем. Даша, Катя и Глаша еще нежились в постели. Бледные осенние лучи ворвались в широкие окна и рассыпались по койкам, по стенам. Одеваясь, Ольга прислушалась к разговору девушек. Ариша и Груня толковали о том, как они завтра сядут в поезд и поедут в родное село.

— Неужели нас, отличниц, не подвезут на машине на станцию? — спросила полная, одетая в шерстяное модное платье Груня. — Мы, пожалуй, премии-то на себе и не дотащим.

— Где дотащить!

— Рано вы, девушки, собираетесь, — сказала мягко, с улыбкой Тарутина.

— Как рано? — отозвалась Ариша и вскинула глаза на начальницу. — Не сидеть же нам тут! Поработали, сама знаешь, на славу. Теперь, после такой работы, не грех и на селе погулять.

— И я так думаю, — сказала Груня. — С торфом покончили, наготовили гораздо больше, чем на соседних полях.

— А как быть с торфом соседей? — спросила Ольга. — Ведь там наполовину еще не убран торф второго разлива.

— А нам какое дело! — бросила Ариша. — Не работать же нам за лодырей! Пусть сами убирают.

— А государственный план? — спросила Тарутина.

— Пусть торфяницы других полей и вытягивают этот государственный план, — поддержала подругу Груня. — Мы свое отработали, а теперь домой, домой! Оля, а ведь платье-то выйдет? — И она развернула отрез и приложила его к груди. — И к лицу, не правда ли?

В это время открылась дверь, на пороге показались техники Маша Козлова и Настя Доброва. Поздоровавшись с девушками, техники подошли к начальнице и доложили ей тихонько о том, что многие торфяницы ее поля собираются уезжать домой. Ольга, выслушав их, встревожилась и сказала: