Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

– Вася, сыночек… Что бы с тобой ни случилось, не забывай нас. Приезжай к нам, в Николаевский. Пиши… А получишь отпуск или что, приезжай, как в родной дом…

– И товарищей привози, места хватит всем, – подхватил Прохоров.

– Да разве я забуду вас когда? Спасибо за все, за все… – с чувством благодарил Черенок.

– Тетя Паша, а ящик‑то свой оставили! – крикнул им вдогонку Черенок.

– Ах да! Мать честная!.. И забыл совсем, – воскликнул Прохоров с видом человека, удивленного своей рассеянностью. – Захвати, Вася, ящичек с собой, как поедешь, – сказал он. – Это тебе и товарищам твоим гостинцы от нас…

Вслед за гостями из хутора пришла Александра Петровна с Галиной. Пучкова специально, чтобы попрощаться, приехала из дальней станицы. Черенок поднялся с крыльца, и они, разговаривая, медленно прохаживались по саду. Александра Петровна хмурила брови, и, как бы отгоняя от себя какую‑то беспокоившую ее мысль, говорила совсем не о том, о чем следовало бы говорить с отъезжающим. Рассказывала, как проходит в районе весенний сев, о новом строительстве в колхозах, о нехватке тракторного и машинного парка в МТС. Черенок, занятый своими мыслями, отвечал рассеянно, невпопад.

Александра Петровна, бросив на него быстрый взгляд, неожиданно спросила:

– Может быть, все‑таки поживете у нас несколько деньков?

– Нет. Не могу, – пересиливая свое желание, твердо ответил летчик. – Скоро дела пойдут на фронте такие, что оставаться нельзя. Никак нельзя.

Галина опустила голову. Медленно ступая по шуршащим прошлогодним листьям, они дошли до тенистого угла сада, заросшего кустами крыжовника. В этом отдаленном уголке держался особенно сильный весенний запах распускающихся почек. На повороте дорожки Черенок и Галина остановились, пропуская вперед Александру Петровну. Они стояли держась за руки. Не слыша за собой шагов, Александра Петровна оглянулась и покачала головой.

– Эх, дети, дети! – вздохнув прошептала она. Материнское чутье давно уже подсказало ей, что между дочерью и летчиком возникло чувство, значительно большее, чем дружба. Это и тревожило и радовало ее…

Неожиданно машину тряхнуло. Черенок очнулся. Образы, только что проплывавшие перед его глазами, исчезли, и вместо них он увидел длинный обоз. Повозки медленно тянулись вдоль дороги. Шофер, настойчиво сигналя, ругал возчиков, а те безразлично смотрели на водителя, не спеша освобождая проезд. Стало свежеть. Летчик затянул «молнию» комбинезона и, повернувшись, встал на ноги, лицом вперед. На западной стороне небосклона, тяжело клубясь, ползли серые плотные облака. Солнце скрылось. Запахло дождем. Машину трясло и подбрасывало на ухабах. Объехав обоз, водитель увеличил скорость, надеясь до дождя проскочить на станцию Кавказскую. Едва успели они укрыться в первом попавшемся доме, как хлынул весенний ливень. Сорванная с крыш порывом ветра солома завертелась по задворкам, понеслась по улице. Застонали деревья, ветки захлестали по окнам, мелькнуло в воздухе сохнувшее на веревке белье. Ливень шел полосой, с ревом ветра, с гулом грома, но длился недолго и прекратился так же неожиданно, как и начался. Из‑за туч снова выглянуло солнце, и лучи его заиграли на вымытом, блестящем асфальте дороги. Капли масла, падая из моторов машин на дорогу, расплывались радужными пятнами.

Утром машина прибыла в Краснодар. Черенок вылез из кузова, взвалил на плечо ящик и пошел в комендатуру. Как он и надеялся, комендант гарнизона объяснил ему, где расположен штаб воздушной армии. В тот же день из штаба армии в полк было послано сообщение, что старший лейтенант Черенков просит прислать за ним самолет.

С тревожно бьющимся сердцем вступил Черенок на аэродром. Правда, это не была точка боевого авиаполка. Тут всего‑навсего базировалась эскадрилья связи, но уже и здесь царила та особая атмосфера четкости, оперативности и исключительной точности в работе, которая поражает каждого человека, попадающего в авиационную часть.

Опираясь на палку, Черенок наблюдал, как один за другим взлетали и садились самолеты. Это были связные – «кукурузники», как добродушно называли их наземники. Вдруг сердце его радостно дрогнуло: фюзеляж только что севшего самолета обвивало широкое белое кольцо – отличительный знак машин его дивизии. Самолет зарулил с посадочной полосы, винт мотора остановился. Черенок не мог больше сдерживать себя. Поставив на землю ящик, он почти бегом бросился к машине, ожидая встретить кого‑нибудь из друзей. Но ошибся. Из кабины вылез совершенно не знакомый ему пилот геркулесовского сложения, с ярко выраженными чертами лица кавказца.

Прилетевший небрежным движением закинул за спину планшет и, чуть покачиваясь, пошел к землянке командного пункта. Поравнявшись с Черенком, он покосился на зимний комбинезон, на палку в его руке и, неожиданно хлопнув себя ладонью по лбу, громко спросил:

– Скажите, вы не старший лейтенант Черенков из Н‑ского полка?

– Я, – подтвердил Черенок, рассматривая косой шрам через всю левую сторону лица незнакомца.

– Лейтенант Зандаров, – отрекомендовался пилот. – Меня послали за вами.

Прилетевший изучающе смотрел на Черенка. Чисто выбритый подбородок его отсвечивал синевой. После крепкого рукопожатия Черенок невольно взглянул на свои побелевшие пальцы.

«Здоровый парняга», – подумал он.

– Вещей у вас много? – спросил Зандаров, скрывая улыбку.

Черенок махнул рукой.

– Какие вещи! Ящик вот…

Зандаров нагнулся, взял ящик и перекинул с ладони на ладонь, точно это была не двухпудовая тяжесть, а спичечная коробка. Черенок смотрел на него с возрастающим интересом.

– Вы, должно быть, недавно в нашем полку? – спросил он.

– Да, недавно. Привыкаю еще, – с меланхолическим видом ответил Зандаров.

– А люди чем занимаются? – расспрашивал Черенок.

– С утра занятия. Теория, политучеба. Иногда стрельба. После обеда – кто во что горазд. В Тихорецке мы всего пять дней. Живем почти на самом вокзале. Помещение хорошее – трехэтажный дом. Только спать не дают. Под боком стоит зенитный дивизион, а ночами «гости» наведываются.

Разговаривая, они подошли к самолету и, докурив папиросы, забрались в кабины. Через минуту Зандаров запустил мотор и прямо со стоянки взлетел. Глядя на убегавшую вниз землю, Черенок засмеялся. Сверху было видно, как стоявший у «Т» финишер погрозил им кулаком, возмущенный столь явным нарушением правил взлета. Но Черенок и не подумал порицать Зандарова за такой взлет.

Оказавшись высоко над землей, он всей грудью вдыхал упругие струи воздуха. Безудержная радость наполнила его сердце.

«Вот оно, родное небо! Да, да! Какое чудесное!.. Не сон ли это? Не бред ли в палате безнадежных?» – думал он. Ему хотелось кричать и петь.