Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

«Летает без вдохновения…» – подумал Черенок, наблюдая неделю спустя за его полетом.

Зато в выполнении уставных требований Скворцов был безукоризнен. Никто лучше его не мог нести обязанности дежурного по полку, отдать рапорт, приказание караулам, по‑ефрейторски козырнуть и щелкнуть каблуками. На это он был мастер! На нем как‑то по‑особенному хорошо и щеголевато сидела гимнастерка. Внешняя выправка Скворцова и весь его бравый вид невольно вызывали уважение к нему, как к офицеру высокой дисциплинированности. Делая перед полетами смотр летного состава, построенного в две шеренги, Хазаров остановился против Попова и, нахмурившись, сказал:

– Равняйтесь по Скворцову. Учитесь у него тому, каким должен быть офицер! А вы даже бриться вовремя не успеваете, заросли, как пещерный житель. – И, повернувшись, подполковник прошел дальше, не заметив острого взгляда Грабова, следовавшего рядом с ним. Попов выслушал замечание командира полка, не моргнув глазом, но в душе затаил обиду.

А Грабов подумал:

«Командир безусловно прав. Выговор Попов заслужил, но ставить в пример ему, старому летчику, не раз доказавшему свою дисциплинированность в боевых делах, этого петушка не следовало бы».

Когда Черенок попытался узнать у Остапа его мнение о Скворцове, тот неопределенно пожал плечами и в свою очередь спросил, почему он так* интересуется им.

– Должен ведь я знать людей, с которыми придется порох нюхать.

– Ты, Вася, знаешь мое правило. Я сужу о человеке тогда, когда увижу его в деле. Попов первое время тоже казался нам невесть кем, а теперь, гляди, какой парень – тигр! За товарища жизнь в бою отдаст…

Разговор этот происходил на другой день после того, как Черенок вступил в строй. Летчики лежали под плоскостью старого самолета Остапа, на котором теперь тренировался Черенок. В этот день летать не пришлось, Хазарова вместе с Грабовым вызвали в штаб дивизии, и полеты на стрельбу отставили. День выдался явно неудачный. Настроение у Черенка сразу же испортилось. Ему хотелось к прибытию новых самолетов быть в полной боевой форме, а тут задержка. Недовольный, он улегся на траве и стал рассеянно смотреть вдоль стоянки. По дороге мимо самолетов шла оружейница Таня Карпова.

– Таня! Ты куда? – окликнул ее Остап. – Посиди с нами. Скоро машину пришлют.

– Нет, пойду пешком. Дела ждут, – махнула Таня рукой в сторону Тихорецка, – надо вам всем постирать подворотнички. Ужас как быстро пачкаете.

Черенок поднялся.

– Пойдем‑ка и мы вместе. Разомнемся, – предложил он Остапу.

– Пойдем, – обрадовался Остап.

Приказав мотористу зачехлить самолет, летчики сняли комбинезоны и пошли со стоянки. Дорога от аэродрома к городу вела через разбросанные в степи холмики, поросшие пучками редкой травы и кустарником. Над далеким бесцветным горизонтом в знойном мареве дрожали ажурные кроны деревьев, какие‑то строения – не то ветряки, не то силосные башни. Свежий ветерок приятно овевал лицо. Но Остапа пейзаж мало интересовал. Он без умолку говорил с Таней. Шли медленно, но Черенок, не привыкший к такой длительной ходьбе, начал уставать. Таня это заметила и сказала:

– Я знаю одну межу, здесь недалеко. На ней паслена – черным‑черно! Сладкий. Кто хочет?

– Пасле‑е‑н? – поморщился Остап, – тоже мне фрукт! Уж лучше редька.

– Фу! Была б нужда. Сидите тогда, а я сбегаю нарву себе, – и она скрылась в зеленых зарослях кукурузы. Летчики отошли в сторону от дороги, сели, закурили, Черенок вытянул ноющую в колене ногу.

– Смотрю я на вас, Остап, и… Эх, ей‑богу… Всегда рядом, вместе трудитесь, воюете, веселитесь вместе, живете одними мыслями, одним дыханием. Все у вас просто и понятно на сто лет вперед, а вот у меня… – не договорил Черенок и сломал попавшийся под руку толстый и твердый прут крапивы. Остап неопределенно хмыкнул, усмехнулся. На солнце он всегда потел и обмахивался видавшей виды пилоткой. Что говорить? Черенок прав. Кому еще так везет?… Кажущееся равнодушие Остапа вызвало у Черенка легкую досаду. Он насупился и стал молча сбивать прутиком засохшие пыльные колокольчики.

– Грустишь, Вася? – покосился на него Остап.

– – Как тебе сказать? Просто засосет иногда… – И думаешь, думаешь… – махнул он расстроенно рукой.

Остапа тронула эта неловкая мужская жалоба. Он знал своего друга. Общительный и откровенный, он был не очень щедр на признания, когда дело касалось, его чувств. Если уж Черенок заговорил – значит, допекло крепко.

Остап с радостью отвлек бы его от тоскливых мыслей одной из своих бесчисленных историй, но внутренний предостерегающий голос остановил его. И он необычно мягко сказал:

– Не веришь ты ей, что ли, раз тревожишься так? – А сам подумал: «Не дело перед боем тосковать, душу свою пахать…»

Черенок, не отвечая, смотрел вдаль, на знойный, словно загнутый кверху горизонт.

– Такая девушка его любит, ждет, письма шлет, а он страдает, как Вертер, – снова заговорил Остап. – Гордиться этим надо, дорожить, а ты… тоже мне, штурмовик…

– Не знаю, Остап. Скорее всего, ты прав. Я и сам так думаю. Здраво. Только… эх, чем бы я не пожертвовал, чтобы хоть на минуту попасть на Кубань, туда, обратно в госпиталь.

– В госпиталь… Ты еще накаркаешь. Нет уж, пронеси, как говорят, нечистая сила. В нашей авиашколе тоже был один курсант… – попытался Остап перевести разговор на другое. В это время сильнее зашелестела кукуруза, и на дорогу вынырнула Таня. В руке у нее был свернутый из старого письма кулек, наполненный черными ягодами.

– Не изжарились ожидая? Ну, пошли.

Остап вскочил на ноги, подошел к Тане. Они подождали, пока Черенок встал, отряхнулся от пыли. Он поднял голову, посмотрел на них долгим взглядом, и Остап вдруг представил себя на месте Черенка, увидел себя его глазами, и ему стало неловко за свое счастье. Он отпустил Танину руку, ступил к Черенку, виновато обнял его за плечи.

– Пойдем, Вася… Они двинулись дальше.

До Тихорецка оставалось меньше половины пути, когда их нагнала машина БАО. Посмотрев на прихрамывающего Черенка, Остап поднял руку. Машина затормозила.

– Садись, хромая пехота, доедем… – с грубоватой лаской обратился он к товарищу.

– Я дойду. Осталось немного…

– Ладно. Побереги свои шасси. Давай подсажу.

– Вон Тане помоги лучше, рыцарь… – посоветовал Черенок.

– Нет, я сама. Сама.

Девушка вьюном выскользнула из рук Остапа и, смеясь, впорхнула в кузов. Далеко впереди, из‑за степного кургана, появились какие‑то странные предметы, похожие на стадо черепах. Они быстро двигались навстречу. Залитая солнцем дорога вихрилась за ними черной пылью. Из кузова можно было разглядеть, что это колонна танков. Через минуту стал слышен нарастающий мощный гул железа. Вот танки скрылись за зеленым островком акации и снова показались на возвышенности. Лязг и скрежет могучих машин заглушил гудение полуторки. Водитель, уступая дорогу колонне, свернул на обочину. Летчики узнали знаменитые танки. Пушки на башнях танков были повернуты назад, люки открыты. В передней машине, высунувшись до пояса, стоял танкист в синем комбинезоне и черном ребристом шлеме. Завидев летчиков, он переложил флажки в левую руку и козырнул. Остап и Черенок ответили на приветствие, а Таня, улыбнувшись, помахала рукой. Лицо танкиста, серое от пыли, расплылось в улыбке, ослепительно сверкнули зубы. Грохоча гусеницами, танк промчался мимо. И тут лишь Черенок спохватился. Эта широкая открытая улыбка, такая знакомая…