Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

Телеграмма от Ксении Николаевны развязала Насте язык:

— Все, девчонки! Получила от мамы благословение, последние денечки с вами кукую. Замуж выхожу!

— За кого, ты шутишь?

— Вполне серьезно, Клавочка. За Василия Майорова.

— Ой, не верю! Разве ты любишь его?

— Как сказать. Люблю, не люблю — понятия растяжимые. По-моему, выйти замуж — это все равно что лотерейный билет вытянуть. Я верю в свой билет! Потому и выхожу. Вася — человек, который мне нужен: серьезный, заботливый...

Клава исподлобья, не мигая смотрела на свою обожаемую, по всем статьям, как ей казалось, превосходящую ее подругу, и никак не могла смириться с мыслью, что о столь важном событии в жизни Насти она узнает со всеми вместе. Ну, не обидно ли это!..

— Девчонки, что я вижу? Вы никак рассердились на меня? Напрасно. Дело серьезное, я предпочитала решать его без чьих-либо нажимов, подсказок. Дружбу впредь, надеюсь, порывать не станем? Верно, Кланечка?

Она протянула ей руку. Клава руки не взяла, бросилась на шею, всхлипнула. Потом, утерев слезы ладошками, улыбаясь, проговорила врастяжку:

— Ох, не будет мне отныне от Филиппа Клейстерова отбоя! — и, помедлив, весело закончила: — Благой пример не в урон. Возьмем и мы обкрутимся!

И поженились год спустя. Настя записала тогда в дневнике: «Клавину свадьбу справляли у нас в доме. Целых два дня гуляли. Пишу это, а Клава стоит рядом, клянчит разрешения написать несколько строчек в мой дневник. Увековечиться пожелала. Даю...»

«Филипп и Василий — парни наидостойнейшие! Но фамилия у моего избранника не из лучших, и я остаюсь при своей. Вася Майоров как супруг может служить образцом моему Филе: хлопотлив, заботлив, обожает жену, любит своего отпрыска. О Насте, поскольку она является моей подругой, умолчу. Она знает мое распрекрасное мнение о ней...»

Под записью стояло: «1940 год. 2 мая. Моя свадьба в Леничкин день рождения».

А чуть ниже ее, Настиной рукой:

«Уж очень высокопарно выражаешься, подружка! Впрочем, не взыщу, сойдет!»

Оставался год с небольшим до того воскресного утра, когда разом рухнула их молодая жизнь!

В дневнике это время уместилось на сорока страницах. Дальше — война!

«Час назад проводила Васю, судя по слухам, прямо в пекло, под Харьков, где идут ожесточенные бои. Его матушка, прощаясь с сыном накануне, сказала ему в дорогу: «Отныне у меня одна жаркая молитва, одна-единственная просьба к господу богу — вернуть мне моего голубчика Васю под родной кров живым и невредимым». И я, если бы верила в бога, просила бы его милости о том же самом».

...Настя захлопнула дневник, сидела неподвижно, устремив перед собой ничего не видящий взгляд. В эти минуты ей казалось: все, что было или могло быть с Кириллом Ивановичем, — предательство, необъяснимое наваждение...

«А может, все же объяснимое? — спросила она себя. — Ведь девяносто человек из ста обвинили бы меня в корыстных целях... Важной дамой при масштабном человеке захотелось быть и заодно на белых конях в литературу въехать! Кому-кому, а уж жене главного редактора солидного журнала все издательства доступны — пиши только!»

Увидев перед собой дневник на столе, она снова взяла его и наугад раскрыла.

На листке стояла дата: 11 февраля 1945 года.

«В скорбные минуты уныния и сомнений, которые иногда овладевают мною, я люблю перечитывать свои дневники. Глубоким безмятежным молодым счастьем веет на меня с их страниц, успокаивает, вселяет надежду, что встреча не за горами с «моим голубчиком Васей», как звала его покойная матушка, с тем самым Васей, которого я полюбила за его порядочность, серьезность и, разумеется, горячую любовь ко мне — всегда уравновешенную, правдивую!» — прочитала Настя, удивляясь своей тогдашней прозорливости.

Голубчик Вася вернулся домой через год с месяцем после окончания войны, когда Настя с сыном уже жили в родном флигеле, чуть ли не ежедневно получая письма из Берлина.

Встречать Василия собрались все домочадцы: Настя, Ксения Николаевна, Мария с Митей и мужем.

Василий соскочил с подножки мягкого вагона еще на ходу поезда, оживленный, молодой, в отлично сшитой форме майора.

Ленька, как увидел отца, так и впился вспыхнувшими глазами в его Звезду Героя.

Обняв одной рукой подбежавшего сына, другой — Настю, Василий то целовал их, то отстранял от себя, жадно рассматривая с головы до ног.

— Как вытянулся, уже школьник, — говорил он сыну. — Я бы не узнал тебя! А ты не изменилась, Настюшенька. Да ты совсем у меня девчонка, такою я и помнил тебя всю войну. Как я исстрадался по тебе! Мамаша, здравствуйте. Манечка, и ты тут! И ваш Дмитрий, племяш мой! Брат славянин — жив? — Это относилось к Михаилу.

Они обнялись, хлопая друг друга по спине, радостно похохатывая.

— Ну, Вася, кому-кому, а тебе фронт на пользу пошел: лицо, хоть на медаль чекань, осанка полководца! Герой по всем статьям.

Ленька, вновь завладев рукой отца, не отпускал ее. Теперь, когда они стояли рядом, особенно бросалось в глаза их внешнее сходство.

Ксения Николаевна, глядя на радостно-взволнованного внука, не удержалась, всплакнула. Василий, как ей показалось, искал кого-то глазами, хотя из писем знал, что сестра с мужем живут теперь в Тамбове, где похоронена его матушка. Знать-то знал, а сердцу, видно, не верилось.

Дома все было готово к встрече: намыто, прибрано, праздничный стол накрыт.

Настя постаралась приурочить свой отпуск к приезду мужа. Такие встречи теперь не редкость в семьях, которым выпал счастливый случай дождаться живым того, кого провожали когда-то на фронт.

За столом Настя спросила мужа, какие у него планы на дальнейшую жизнь.

— Очень простые, — не задумываясь, отозвался Василий. — Снимаю форму и подаюсь на завод! Соскучился по своим тискам — мочи нет.

— А наша Маня институт умудрилась закончить, я писала тебе. Недавно диплом ей вручали.

— Хвалю и поздравляю тебя, Мария, и тебя, муж!

— Благодарю. Есть за что поздравить. Женился, представь, на простой девушке, чернорабочей поначалу была, а теперь я муж инженера! — отвечал Михаил со свойственным ему веселым добродушием.

— Послушай, артист, а не рановато ли ты седеть начал? — приглядевшись к густой шевелюре счастливого мужа, спросил Василий. — На черно-бурого лиса скоро походить будешь.

Михаил нашелся и тут.

— Мех ценнейший, за валюту его у нас покупают. К тому же стареющих мужчин теперь без парика можно играть!

— И играешь? — не отставал свояк.

— Играю, если выпадает роль. Вот поступишь на завод, заверни во Дворец культуры посмотреть мои постановки. Классику ставлю. В кружке есть талантливые ребята, профессионалам не уступят.

— Обязательно заверну, — заверил Михаила Василий и, улыбаясь, заметил: — Вот, значит, как получается... мы все теперь на «Шарике» прописаны.