Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

На обратном пути из театра половину дороги Василий с Настей шли пешком. Пребывая в отличном настроении, Настя читала свои стихи, а Василий сдержанно, но умно, к ее удивлению, разбирал их.

Настя не удержалась, рассказала ему про письмо Демьяна Бедного, на память процитировала начало:

«Настенька, вы определенно большая умница!..»

— Ну, под этой строкой я со всем моим удовольствием могу подписаться! — воскликнул Василий.

— Спасибо! — снисходительно поблагодарила Настя и как бы между прочим заметила, что на днях должен состояться ее творческий отчет в кабинете рабочего автора. Пригласительные билеты, а их более сотни, уже отпечатаны и разосланы.

Василий поинтересовался, в чем заключается такой отчет.

— Свое что-нибудь прочитаю, затем будут выступления. Обычно на подобных мероприятиях предпочитают курить фимиам... — небрежно пояснила Настя.

— Мне нельзя разжиться одним билетиком?

— Нельзя, Вася, поздно уже, — явно говоря неправду, отказала Настя, вспомнив, что на вечере обещали быть ее друзья — «литературные пареньки», а они языкастые, догадливые. Начнут потом донимать ее новым поклонником.

«Литературными пареньками» Настя называла своих сподвижников по литобъединению при одном журнале, где она была признана «своей, на уровне». Начинающие прозаики и поэты с юношеской самонадеянностью приписывали себе исключительное право на утонченность чувств и глубину переживаний, отказывая в том прочим людям, не причастным к миру искусства. По этой теории следовало, что Василий в интеллектуальном смысле значительно ниже их, и его сам бог велел выставить перед девушкой в невыгодном свете. После же сегодняшнего вечера Насте не хотелось Василия Майорова отдавать на растерзание «литературным паренькам».

У подъезда общежития, двухэтажного стандартного дома, взглянув на светящееся в их комнате окно, она поторопилась протянуть кавалеру руку.

— Благодарю за чудесно проведенный вечер!

Напевая, Настя поднялась по лестнице в комнату на четверых, где не особенно заботились об уюте. Поначалу, когда вселяли после барака в этот казавшийся им верхом благоустроенности дом с туалетом и раковиной, рвение было: сложившись, купили клеенку на стол, раздобыли горшок герани для украшения окна, да на том и успокоились. Самая хозяйственная из всей четверки, Клава Кузнецова, и та быстро сдалась.

Настю в комнате поджидали с расспросами: как и что в Большом театре, в котором им еще не доводилось побывать. Послушать Настю одно удовольствие: так все распишет, будто сами только что оттуда.

Настиным поклонником не интересовались — много их у нее, только никто ей всерьез не нравится после Федора Коптева!

На свой творческий отчет Настя отправилась в спокойном расположении духа, что перед отходом она успела зафиксировать в дневнике.

В кабинете рабочего автора при ВЦСПС все места были заняты. Приглашенные литкружковцы с московских предприятий пришли настроенными деловито, с карандашами и блокнотами, о чем не без заковырки поведал Насте Владимир Ивлев.

Настя удивилась его недоброжелательности, пожала плечами: ну, с карандашами, и что? Недаром «литературные пареньки» серьезно утверждали, что если выдать забытый рассказ Льва Толстого под своим именем, то и гениального старца не пощадят невежды!

Начал рыжий, слегка сутуловатый парень, откровенно назвав себя новичком в литературе, но тем не менее взявший смелость высказать свое мнение о рассказе.

— Вот беда в чем, — он недоуменно развел руками, сделав скорбную мину на лице, — рассказа-то, как такового, нет! Есть заготовка, зарисовка к рассказу, одним словом, что хотите... Налицо лишь необоснованное желание автора назвать столь сырой материал рассказом!

В зале неодобрительно зашумели, кто-то выкрикнул:

— Лишнее ляпнул... Мы сюда собрались помочь своему товарищу, а не оскорблять его! Давай без загибов, а то мы сейчас тебя и с трибуны долой!

Рыжий оратор с трибуны ушел сам, а обсуждение рассказа вошло в обычное русло: в меру похваливали, немного поругивали, однако все сходились на одном: девушке нужно продолжать писать, только копать глубже!

Настя слушала и похвалы, и критику, стараясь придать лицу непроницаемое выражение, заносила пометки в записную книжку. К концу выступлений у нее собралось много возражений на разные замечания, потом махнула рукой — стоит ли? Кое-что ей пойдет явно на пользу при новой переделке рассказа, и за то спасибо.

Она встала, радушно поблагодарила всех выступавших и пообещала, не щадя себя, даже если придется лечь костьми, копать только глубже!

Юмор оценили, аудитория осталась довольна таким заключением. Окружив Настю, просили домашний адресок, совали свои адреса на случай, если придет охота увидеться вновь или обменяться сочинениями.

Разрумянившаяся Настя знай себе приговаривала:

— Пожалуйста, в любое время!

Это была популярность и не стоило пренебрегать ею.

Дома перед девчонками Настя предстала победительницей.

— Отчет прошел великолепно. Есть, как всегда, побежденные! — добавила Настя с улыбкой и стала пренебрежительно высыпать на стол кучу бумажек с адресами.

В среду, в день выхода многотиражки, Настю ожидал «сюрприз»: небольшая заметка рассказывала «О творческом отчете А. Воронцовой перед литературной молодежью столицы».

Настя прочитала, и у нее зарябило в глазах, кому-то понадобилось так нехорошо оболгать ее! Выступление рыжего парня излагалось в газете как единое мнение всех присутствующих на вечере, к тому же подчеркивалось, что рассказ, до этого уже дважды переработанный Воронцовой, увы, вновь вызвал обильные критические замечания.

«Володька Ивлев — его работа!» — мгновенно пронзила Настю догадка. Она оглянулась, Клава уже стояла рядом.

— Но ты-то, надеюсь, веришь мне? — сердито спросила Настя. — Я вам рассказала правду про свой вечер, только правду... А этому отверженному ухажеру Ивлеву понадобилось сводить со мной счеты!

— Не во мне дело! Тебе надо сходить в редакцию объясниться... Ишь как распубликовали!

У Насти заныло сердце от этих слов. Уж если подруга так говорит!

— Схожу, конечно. Потребую немедленного опровержения.

Настя побежала в редакцию, даже не спросив на то разрешения мастера.

Сотрудники газеты, литкружковцы, да и она сама — все давно знали, что Ивлев влюблен в нее. Она не подавала ему никакой надежды, о чем довольно прямо сказала еще в больнице.

«Но Ивлев, судя по его сегодняшнему поведению, надеялся... Стоило ему несколько раз увидеть меня с Васей Майоровым, как он стал здороваться со мной сквозь зубы или вообще отворачиваться!»

В редакции Настин приход остался незамечен, а давно ли ее встречали здесь шумными возгласами, комплиментами. Стул Ивлева пустовал. Настя постучалась к редактору.