Николай Евдокимов - Конец ночи

И все же близких подруг у Ксений не было: дружить о ними — значит, ходить на танцы, значит, петь песни, значит, делать многое, что запрещает ей вера. Может быть, только с Зиной Петраковой, бывшей одноклассницей, у Ксении были более близкие отношения. Зина посвящала Ксению в свои сердечные тайны. Она гуляла с комбайнером Иваном Кошелевым. Вот ведь странно, в школе Зина его терпеть не могла, дразнила, а он, опустив стриженую свою голову, обычно презрительно сплевывал и грозил большим кулаком. А теперь… теперь все знали, что зимой будет их свадьба…

Ксения постелила поросятам свежую солому, вынесла во двор навоз. Подсыхая, дымились лужи, ветер гнал по небу последние облака. Прошла Петровна с охапкой соломы, из свинарника, взвизгивая, выскочил поросенок, за ним с криком бежала Валька Кадукова. Она споткнулась, упала, но успела схватить его за ноги.

Во двор с ведром вышла Зина. Ксения окликнула ее и, подойдя, сказала торжествующе:

— Ты говорила, нет духа святого. А я вчера разговаривала с ним.

Она знала, что нельзя рассказывать об этом неверующей, но не могла удержаться. Зина глянула на нее искоса, покачала головой:

— Что мне делать с тобой? Ну когда ты одумаешься?

— Это ты должна одуматься, — сказала Ксения, — не упорствуй. Ведь я только добра хочу тебе!

Она смотрела на Зину ласковыми, печальными глазами, в них были жалость и сострадание. Ксения никогда не оставляла мысли, что сумеет вернуть Зину на истинный путь: ведь было время — бог прикоснулся и к ней.

Тогда была война, немцы подходили к Репищам. Четырехлетняя Ксения с любопытством, без страха смотрела по вечерам на розовый дымный горизонт, прислушиваясь к далеким взрывам. По дорогам брели измученные беженцы из Орла, из Брянска, кричали дети, плакали женщины, скрипели телеги, день и ночь мчались машины, тащились голодные стада. Новые и новые семьи покидали деревню, заколачивая окна и двери своих домов. И только Афанасий Сергеевич не собирался никуда уезжать. Он говорил, что все люди — братья, а значит, и немцы — братья и они не тронут тех, у кого в душе бог. Долгие часы он простаивал на коленях, молился, молилась и мать, а вместе с ними молилась и Ксения. Немцы так и не подошли к Репищам, остановились далеко за городом. В эти-то дни и пришла страшная весть о том, что погиб отец Зины. Никогда прежде родители Ксении не заходили в дом Зины, а тут стали захаживать чуть ли не каждый день.

Долгими зимними вечерами Афанасий Сергеевич рассказывал Анастасии Дмитриевне — матери Зины — о боге. На воле выл ветер, крутила метель, Анастасия Дмитриевна плакала, смотря на фотографию мужа, а Афанасий Сергеевич ласково говорил, что лишь бог утешит ее. Он говорил, что вера пятидесятников — единственная истинная вера, она отвергает все показное: иконы, попов, церкви, крестное знамение, мощи, — говорил, что перед богом все верующие равны, потому и зовут они друг друга братьями и сестрами.

— Спеши, скоро вернется на землю Христос, накажет безбожников, спасутся лишь те, кто отмечен духом святым.

Анастасия Дмитриевна наконец согласилась пойти на собрание пятидесятников. Как и теперь, собрания обычно проходили в городе у кого-нибудь из верующих — у общины никогда не было постоянного молельного дома. Зина и Ксения стояли рядом на коленях, повторяли за братом Василием слова псалмов, пели:

но больше шептались и хихикали, разглядывая лица молящихся.

Но однажды, когда Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич, ведя за руку Ксению, зашли к Зининой матери, чтобы по обыкновению почитать перед сном библию, она сказала:

— Не приходите больше, измучилась я. Жили мы без бога и проживем без него. Идите.

С этого дня Ксении запретили играть с Зиной, но Ксения все же тайком бегала к ней во двор. У нее не было лучшей подруги, чем Зина. И в школе они несколько лет сидели на одной парте. Ксении нравилось в школе, ей нравилось слушать учительницу, она верила всему, что та говорила. Говорила, что бога нет, и Ксения соглашалась. Но она верила и отцу, и тоже во всем соглашалась с ним, а когда приезжал Василий Тимофеевич и рассказывал ей о чудесах, которые совершал Христос, она и его слушала с интересом. Впрочем, Ксения не очень-то задумывалась тогда, есть бог или нет его: может, и есть, а может, и нет.

Но, вот случилось несчастье. Ксения была в четвертом классе, когда тяжело заболела ее мать. Четыре месяца пролежала она в постели, высохла, перестала узнавать близких и, наконец, ей стало так плохо, что ни у кого уже не было сомнения, что сегодня-завтра она умрет.

Уже готовились к похоронам, уже Афанасий Сергеевич строгал, обливаясь слезами, доски для гроба, Василий Тимофеевич подозвал Ксению, сидевшую в сенях, и сказал:

— Помолись, деточка, своим чистым сердечком, может, господь услышит твою молитву и возвратит здоровье матери.

Весь день молилась Ксения, и чудо свершилось — мать не умерла, стала поправляться.

Как ни убеждали потом Ксению в школе, что бог здесь ни при чем, что наступил кризис в болезни — ничто уже не могло поколебать веру Ксении в то, что это бог спас ее мать, что он добрый, что он все может.

Она стала плохо учиться. А в шестом классе ушла из школы: брат Василий сказал, что учителя-антихристы не могут ничему научить.

С годами все молчаливее становилась Ксения. Страх перед богом, который все видит, все знает, который может в любую минуту наказать за грехи, за непочтение к нему, сильнее и сильнее охватывал ее. Каким ничтожным, ненужным казалось Ксении все вокруг, когда с заплаканными глазами она выходила на улицы города после собрания общины! Как жалела она людей: сколько их бродит во тьме, не понимая, что сами себя обрекают на муки после смерти. Но больше всех ей было жаль Зину.

Вот и сейчас она умоляюще сложила на груди руки, сказала чуть не плача:

— Мне так хочется, чтобы ты вспомнила бога. Мы бы вместе ходили на моления, вместе читали бы святую книгу. Как хорошо-то было бы…

Зина вздохнула, обняла Ксению:

— Ты добрая, хорошая. Но ты слепая, мне даже страшно иногда…

— Не я, ты слепая! — горячо перебила ее Ксения. — Познай бога, получишь вечную жизнь, от тебя все зависит; в библии сказано: «Пред человеком жизнь и смерть, и чего он пожелает, то и дастся ему…»

— Смотри ты, а ведь хорошо сказано! — воскликнула Зина. — Значит, все-таки, не бог, а человек сам собой распоряжается…

— А ну тебя! Завела! — Ксения досадливо махнула рукой и ушла.

В свинарнике за барьером на свежей соломе грузно лежала выхоленная матка. Она лениво повела щетинистым ухом, приоткрыла заплывшие жиром глазки и требовательно хрюкнула.

— Потерпи минутку, — сказала Ксения.

Она нагнулась, вытащила из корзины за задние ножки поросенка, похлопала его по гладкой спинке и поднесла к соску матки. Матка откинула голову, заурчала. Одного поросенка за другим вынимала Ксения из корзины; они визжали, дергались, но сразу же успокаивались, как только тыкались носами в живот матери. Чистые, упитанные, с блестящими молочно-розовыми спинками, они копошились так умилительно, что Ксения невольно улыбалась, ласково приговаривала: