Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Пишите мне на Ялту. Поклонитесь от меня Северняку, Веселину Андрееву, Ангелу Каралийчеву, милому созо-польскому художнику Яни Хрисопулосу, шоферу Саше и всем капитанам — Тумбаретову и Каранкову.

Привет Вашей жене.

Обнимаю Вас.

Ваш К. Паустовский.

Я писал «Живописную Болгарию» для большого журнала и совсем забыл, что еще до отъезда в Болгарию обещал написать о ней для журнала «Новое время». Пришлось сдержать слово и отдать его этому журналу. Но я буду еще писать о Болгарии.

26 февраля 1960 г. Ялта

Дорогие Борщаговские! Ради всего святого, не считайте меня невежой, нахалом и моветоном. Я так безобразно долго не отвечал не из-за отсутствия любви к вам обоим (ее — целые горы), а от обыкновенной усталости, начал работать, время меня гонит в шею, и замучили посетители. К вечеру я уже не могу видеть ручку и бумагу. К тому же сейчас — самое плохое время в Крыму, дожди и туманы сменяются солнцем очень ненадолго, и по этому случаю обнаглела астма.

Посылаю еще один «заряд» фотографий. Неизменно хорошо вышла Валентина Филипповна (она же — Ляля). Почему бы ей не поступить в кино и не подрабатывать на клипсы. Когда я увидел, как вышли серьги, то смело поставил под фотографией свою подпись. Если меня выгонят из Союза писателей, то по крайности буду промышлять цветной фотографией на крымских пляжах. А что вы скажете о фотографии в живописном закоулке порта? Нужно обладать очень изощренным вкусом, чтобы понять всю ее прелесть. «Портрет с блюдом» должен войти в историю.

Посылаю еще фото Малюгина, снятого еще во времена его диктатуры. Когда он вернется из Скво-вели, то передайте ему этот фотодокумент. Кроны вышли тоже хорошо, но почему-то игриво. На днях пошлю им снимки, сейчас их печатают расторопные фотографы, торгующие из-под полы (по некоторым признакам) нашими изображениями.

Извините, что я так бездарно острю (или пытаюсь острить), но это потому, что сейчас паршивое настроение. Прежде всего потому, что льет желтый дождь, а потом еще и потому, что битый час сидела какая-то шкрабиха и требовала ответа на вопрос «как жить?». Я послал ее к В… Г…

Книга движется, и это одно меня несколько утешает.

Казакову написал. Говорят, в Союзе было обсуждение его рассказов, но подробностей я не знаю.

Здесь живут («среди нас находятся») Веня Каверин, Александр Альфредович Бек, и, пожалуй, это все. Живем дружно, как в полярной экспедиции. Часто ходим в «Оре-анду» пить двойное кофе.

Я пробуду здесь до начала апреля. Все удивляются, что вы сидите в Москве (я пишу «вы» с маленькой буквы вовсе не от отсутствия воспитания, а потому, что это письмо — вам двоим).

Пишите. Не обращайте внимания на то, что я долго молчу. Все время вспоминаю вас и радуюсь, что, может быть, и поздно, но узнал еще два чистых и добрых человеческих сердца.

Обнимаю вас обоих. Ваш К. Паустовский.

Вчера было неожиданное солнце, и Крым весь расцвел. Второй раз зацвел миндаль. Ползут крокусы. Вся комната — в цветах. Над морем весь день висели невиданной красоты облака. И было жарко.

Дорогой товарищ Сивриев, — никак не привыкну писать с таким официальным обращением к Вам. Только что получил Ваше письмо и журнал (и газету с «Живописной Болгарией»). Большое спасибо.

Пишу я редко (письма), — не удивляйтесь. Мне почему-то трудно писать письма. Может быть, потому, что я вообще много пишу и устаю от самого процесса писания.

Я пробуду в Ялте, очевидно, до апреля. К тому же времени думаю закончить книгу. На днях сюда приедет на несколько дней Татьяна Алексеевна.

Только что получил письмо от Чернышева. Все собираюсь написать Каралийчеву, но все «не доходят руки». На днях напишу обязательно, — мы постоянно вспоминаем вас всех и Каралийчева с его мягкостью, сердечностью и доверчивыми и добрыми глазами. Человек он, конечно, замечательный. Да, кажется, я не писал Вам, почему «Живописная Болгария» попала в журнал с небольшим, к сожалению, тиражом и не очень широко известный и у нас и у вас. Дело в том, что перед моим отъездом в Болгарию этот журнал взял с меня слово, что я им напишу маленький очерк о Болгарии. Я обещал. Я когда приехал, то они меня взяли «за горло» и мне пришлось отдать им очерк, который предназначался для «Огонька». Досадно, конечно, но я ведь не последний раз пишу о Болгарии.

Лекарство мне очень помогает. Я, естественно, боюсь, что оно кончится и тогда мне будет худо. Было бы, конечно, замечательно, если бы его можно было бы еще достать в Софии и переслать мне. Но меня очень смущает денежный вопрос. Я — в долгу перед Вами, и еще неизвестно, когда смогу этот долг отдать. Вы не волнуйтесь, если не найдете это лекарство, — я, очевидно, смогу выписать это лекарство через мою переводчицу на французский язык Она живет в Париже.

В мае я, очевидно, поеду в Польшу, куда меня приглашает гостем Союз польских писателей. Потом поживу у себя, под Москвой, а на август мы с Татьяной Алексеевной хотели бы поехать, захватив Алешу, в Созополь — отдохнуть и половить рыбу.

Привет всем — Каралийчеву, Чернышеву, Андрееву, Северняку, Станчеву, Марианне Панчевой, Ладе Галиной, Саше-шоферу и всем, кто меня помнит.

Низко кланяюсь Вашей жене и целую моего милого маленького друга Веселину.

Обнимаю Вас. Будьте счастливы.

Ваш К. Паустовский.

4 марта 1960 г. Ялта

Танюша, милая моя, это — не письмо, а коротенькая записка. Тороплюсь, — через полчаса уезжает в Москву Лева Устинов и повезет предисловие к Топырчану и эту записку. Получил твое письмо, — ты не представляешь, как я обрадовался ему и как все, что ты думаешь, совпадает с тем, что в последнее время думал я. Но об этом напишу завтра или послезавтра.

Посмотри предисловие, — я в нем не уверен. Если Аркадию не понравится, то ничего не поделаешь. Во всяком случае, он может делать с ним все, что нужно. Передай ему привет.

Вчера видел какую-то картину (среднюю), но там сняты мальчики Алешкиного возраста, у всех на темени волосы расходятся завитком, как у Алешки, — очень смешно и трогательно. Поцелуй его в это место.

Сейчас уже отдал все литературные долги и засел наконец-то за книгу. Вчера выпал снег. Холодно. Я не выхожу — только в столовую. Дышу сносно. Поцелуй мальчика и всех. Целую тебя, родной мой человек. Не уставай и пе болей.

Твой Костъка.

9 апреля 1960 г. Ялта

Дорогая Лидия Николаевна, спасибо за Ваши письма. Я перечитываю их, и у меня при этом всегда бывает такое чувство, что мы только что поговорили о многом и только что расстались. Может быть, поэтому я так опаздываю с ответами. К тому же, как это ни покажется смешным, я устаю от писания, — до мозолей на пальцах.

Я совершенно согласен с Вами во всем, что касается перевода моих вещей. Вы лучше знаете французского читателя, а для меня он — загадка.