Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Желаю Вам всего доброго. Примите мой сердечный привет.

Ваш К. Паустовский.

4 августа 1960 г.

Яков Григорьевич, дорогой, — Татьяна Алексеевна забыла передать Вам, что я приготовил для «Моряка» маленький отрывок из своей новой повести, которая будет напечатана в октябрьском номере «Октября» за этот год.

Посылаю Вам этот отрывок. Буду в Одессе (я не очень важно себя чувствую) во вторник или среду на будущей неделе, то есть 2-го или 3-го числа.

Спасибо за помощь. Обнимаю Вас.

Я. Паустовский.

9 сентября 1960 г. Таруса на Оке

Дорогая Лидия Николаевна, я очень долго не писал, но Вы не должны на меня сердиться, родная, — я был сильно болен и только на днях врачи разрешили мне ходить, читать и писать. И я тотчас же уехал из Москвы в Тарусу, — в глушь, в тишину и одиночество.

Как говорят наши шоферы, у меня «забарахлило» сердце. Очевидно, от жары.

Этим летом мы всей семьей (вместе с очень смешпым нашим мальчиком Алешкой) поехали на Черное море, но не на курорт, а в маленький рыбацкий поселок в степях, между Одессой и устьем Дуная. Там бесконечные пустынные пляжи, море, полынь, косматые и застенчивые псы все в репьях и рыбаки — обрусевшие греки, всягше Арфано, Стаматаки и Трояны. Милые, мужественные и робкие (конечно, только на суше) люди. Почти все рыбаки — старые люди, молодежь ушла в города. Одному из рыбаков стукнуло уже 92 года, ловить он не может, но остальные рыбаки из чистого товарищества берут его каждый день в море на ловлю, вносят и выносят его на руках в шаланду и делают вид, будто без старика и его советов ничего у них не выйдет и они не поймают ни одного бычка (по-местному «бичка»), не говоря о камбале.

Все это было прекрасно, но, как только мы приехали, началась смертоносная небывалая жара — до 44 градусов — и ни капли тени. Кругом только полынь и колючие маленькие кусты акации. Рыбацкая лачуга, где мы жили, несмотря на земляные полы и глинобитные стены толщиной в полтора метра (такие стены делают специально от жары), не спасала нас от чудовищной духоты.

Море все время стояло в пару. Я дышал, как через соломинку, и воздух был как кипяток.

После двух недель мучений пришлось бежать в Москву. В Москве у меня тотчас по приезде сдало сердце, больше месяца я пролежал неподвижно в постели. Но сейчас уже все хорошо, и сердце я почти не чувствую.

Писать об этом неинтересно, и я пишу только для того, чтобы Вы не сердились на меня и не огорчались. Особенно после «Мимолетного Парижа». Я не могу укротить свое воображение, я часто целиком отдаюсь ему, жизнь расцветает под пальцами, и (как в случае с «Мимолетным Парижем») мое восхищение перед Вами и перед Матиссом — великим художником и удивительным человеком — прорывается или, вернее, взрывается в кусках такой необузданной прозы, как в «Мимолетном Париже». Вы можете сказать, что все это так. Но потом, когда вещь уже написана, должен же писатель пройтись по пей трезвой и жесткой рукой и выбросить все, что слишком дерзко, интимно и может причинить огорчение людям, которых он ценит и любит.

Почему я оставляю (и не только в очерке о Париже) такие места? Потому что все, что описано в них, стало уже частью моей жизни, прочно вплелось в ткань этой жизни и так хорошо для меня и значительно, что мне хочется передать это и другим. Очевидно, в основе писательства лежит щедрость. «Отдавай и, дрожа, не тянись за возвратом, — все сердца открываются этим ключом».

Простите меня за невольное огорчение, которое я причинил Вам хотя бы ненадолго, хотя бы на час. После Вашего трудного письма я растерялся и чувствовал себя преступником. Но пришло второе письмо, и я сразу перестал горбиться и очень благодарен Вам за это письмо.

Все, что Вы пишете о «Далеких годах», я целиком принимаю. Как идет перевод? То, что Вы прислали, я прочел в меру своего знания (или, вернее, незнания) французского языка, и мне кажется, что это превосходно.

Спасибо за лекарство. Оно спасает меня и помогает настолько, что сейчас астма меня почти оставила. Спасибо Леле за хлопоты. Жаль, что мы не виделись.

Я начал понемногу работать. Пишу нечто странное под названием (не пугайтесь) «Послесловие к моей жизни». Кроме того, пишу шестую автобиографическую книгу. Пятая будет напечатана в 10-ом номере «Октября».

Напишите все о себе. Будьте спокойны, счастливы. Да! Весной обещают отправить меня на некоторое время в Париж с несколькими писателями. Буду ждать. Из-за болезни сорвалась моя поездка в Польшу.

Передайте мою сердечную благодарность и привет Поль и Леле. Не сердитесь. «Я — хороший», как говорит Алешка, когда его ругают. «Я знаю, что я хороший». Так мне, но крайней мере, кажется.

Ваш К. Паустовский.

У меня очень портится почерк, поэтому пишу на машинке. Почему мне 69 лет! Это просто глупо! Нужно еще очень много написать.

9 октября 1960 г. Таруса на Оке

Дорогой Станислав, — посылаю вместе с этим письмом обещанную книгу «Время больших ожиданий». Получили два ваших письма. Большое спасибо.

Очень досадно, что нам не удалось этой осенью приехать в Болгарию. В августе я должен был ехать в Польшу, все для этого было готово, а затем, в сентябре, к Вам, в Болгарию. Но за несколько дней до отъезда в Польшу я заболел (сердце), доктора уложили меня в постель на месяц и приказали лежать без движения. Все сорвалось.

Я был очень тронут приглашением от Союза писателей Болгарии приехать на сентябрь в Болгарию вместе с Татьяной Алексеевной. Я понял, что это сделали мои друзья в Болгарии, в первую очередь — Вы, потом Север-няк, Чернышев, Мефодиев и другие. Я бесконечно вам всем благодарен за это и надеюсь приехать будущей весной или осенью. Мне очень хотелось пожить в Созополе и побывать в Родопах.

Можно ли будет возобновить приглашение от Союза? Если да, то тогда поездка станет реальной. В общем, мы еще спишемся и уточним срок поездки.

Я сейчас пишу рассказ — созопольский. Называется он «Амфора». Этот рассказ будет выражением моей любви к Созополу. Он будет напечатан или в «Октябре», или в «Лит. газете». Пятая автобиографическая повесть «Бросок на юг» вышла в 10-м номере «Октября».

Я в Тарусе, Татьяна Алексеевна в Москве с Алешей, но часто сюда приезжает. У нас чудесная золотая (по-болгарски «цыганская») осень.

Передайте мой привет всем друзьям. Чернышеву я на днях напишу.

Привет Вашей семье, жене, сыну и особенно — Василине. Татьяна Алексеевна кланяется.

Обнимаю Вас.

Ваш К. Паустовский.

Да, мне для рассказа надо точно знать, как называются в Созополе рыбачьи корабли — гимеи или гемеи. Если не трудно, напишите.

22 октября 1960 г. Таруса

Дорогая Инна Анатольевна (мне все хочется написать «Дорогая Гофф», как я звал Вас в институте), получил Ваш «Северный сон» (хорошее название) и прочел его не отрываясь. Читал и радовался за Вас, за подлинное Ваше мастерство, лаконичность, точный и тонкий рисунок вещи, особелно психологический и за подтекст. Печаль этого рассказа так же прекрасна, как и печаль чеховской «Дамы с собачкой».