Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

У меня уже два дня ночует Мрозовский, — Софья Влад, на даче, а его выселили из комнаты, ему некуда деваться. Мне он почти не мешает, приходит поздно, человек он деликатный.

Кроме одного скверного и двух хороших твоих писем, я больше ничего не получал. Вот уже три дня как нет писем. Ты пиши почаще, Киц, иначе очень тревожно. Пришлю на днях папиросы Гусеву. Я не знаю, какие он курит,^ крепкие или средние, боюсь ошибиться.

Напиши маме и пришли мне, я перешлю вместе со своим письмом отсюда.

Целую. Димусика поцелуй, пусть он поскачет. Я смотрю теперь на всех детей, но что-то не видел еще такого, как он.

Пиши. Кот.

Есть ли на Мече лодки? Если есть, узнай, нельзя ли на месяц лодку взять напрокат и сколько это будет стоить.

Синявский усиленно собирается.

14 августа 1926 г. Москва

Крол, родной. Получил твое письмо от 12/VIII. Твой план возвращения в Москву в конце августа и потом, если будет хорошая погода, поехать в Абрамцево — очень хорош. Сидеть в дожде и холоде, конечно, не стоит, — Димушка даже запросился в теплую комнату. Береги его. Деньги я получу 23 и сейчас же тебе вышлю. Начинай понемногу собираться, — возвращать чужие вещи и складываться, чтобы в последние дни не спешить и не устэвать.

В Москве тоже холодно и серо. Новостей (интересных) нет. Меня назначили в третейский суд по делу Славина с писателем Тарасовым-Родионовым (автором «Шоколада»). Тарасов напечатал в «Известиях» очерк о Баку, в котором очень долго и восторженно описывает памятник Карлу Марксу. Славин написал в ответ статью о фантастике в писаньях пролетарских писателей, в частности Тарасова. Дело в том, что в Баку памятника Марксу нет и не было. Тарасов привлек Славина к третейскому суду. Глупая история, и мне совсем не хотелось бы возиться с этим судом, но отказаться не удобно,

Синявский живет скромно, я его редко вижу, только по вечерам. Никого не встречал, да и не хочется встречать. В Москве скучно, в литературе еще скучнее. Просмотрел новые журналы, не за что зацепиться, очень все вяло и бесталанно сколочено. Был в «Красной нови». Во-ронский читает сейчас «Этикетки». Просил зайти в начале буд. недели. «Этикеткам» повезло, т. к. их передал Ворон-скому Лежнев с очень хорошим отзывом, поэтому Ворон-ский читает их «вне очереди» (и все же через месяц). Секретарь показывал мне целые ящики рукописей, которые лежат «в очереди», говорит, что 90 % — хлам.

Пять дней не могу найти Зозулю, — ни дома, ни в «Огоньке»…

В квартире чисто, уютно, днем только изводит грохот и серая московская толпа за окнами. Синявский, кажется,

подавлен чистотой. Сейчас он пишет статью о своем проекте рынка для архитектурного журнала.

Был вчера у Калинина, сдал прошение ефремовского арестанта. Расписку я отошлю его родителям <>

Обедаю я в новой вегетарианской столовой (очень хорошей) на Советской площади в двух шагах от нас. Я здоров. Говорят, что посвежел, но, кажется, я уже спустил всю свою поправку

Послал тебе вчера «Новый мир» и газеты. Завтра пошлю еще. Пиши. Расчеши Димушке пробор, пошепчи ему па ушко о папе, — я очень без него и тебя стосковался.

Привет Ник. Васильевичу. Я пришлю ему крючков и японский волос. Ловит ли он рыбу? Привет Гусевым.

Целую. Кот.

Не ешьте зеленых яблок; ведь у Любомудр, дизеп-терия.

Если будет хорошая погода и тебе не захочется уезжать — то, конечно, оставайся.

30 августа 1926 г. Москва

Кролик, родной. Уже неделю пет от тебя ни строчки (последнее письмо было от 22/VIII — с сыном хозяина). Я очень тревожусь, уж не случилось ли что-нибудь с тобой или Димом. Я на этой неделе послал тебе два больших письма и деньги — и никакого ответа. Напиши поскорей.

Моя хандра прошла. Можешь поздравить себя и Димушку, — Воронскому «Этикетки» очень понравились, они пойдут к октябрьской книжке «Кр. нови». Я рад, и сразу ушла моя апатия и нерешительность. Я рад не только тому, что «Этикетки» будут напечатаны в лучшем журнале, но еще и тому, что в литературу я вошел не с заднего хода, без рекомендательных писем, друзей и подготовки, вошел как человек совершенно неизвестный.

Встретил Багрицкого. Он также оборван и нелеп, — нес в чемодане птиц, купил на Миуссах. Вчера с Синявским был у Митницкого. Митницкий очень восторженно отзывался о моих вещах (напечатанных). Говорит, что в писательских кругах меня знают и многие хотели бы посмотреть — какой такой я.

Был с Синявским (теперь он неизменный мой спутник) в Немчиновке. Там осень. Тянет меня очень в деревню.

1-го или 2-го получу деньги за вечернюю работу и пришлю тебе. Я боюсь, что у тебя совсем плохо с деньгами.

Дим, Дим, наш глупый сынишка, почему ты ничего не напишешь, дади. Ужасно хорошо ты написала про Дима, как он показал рукой в пространство и сказал: «тям, да, да!» Напиши, когда думаешь приехать.

Целую. Кот.

Когда Дим ходит около столов — следи, чтобы он ничего не перевернул па себя. Будьте осторожны с примусом.

Привет Гусевым и полковнику.

Воронский уехал раньше назначенного срока в Кисловодск. Перед отъездом он оставил мне записку о том, что «Этикетки» он «оставляет исключительно за «Красной новью» для октябрьской книжки.

23 июля 1927 г. Одесса

Крол, родной. Каждый день хожу на почтамт, но от тебя писем нет, и я начинаю тревожиться. Живу у Арен-берга, — можно писать на его адрес (Театральный пер., 14).

Подробно опишу тебе все свои дни. В среду 20-го был на даче у Аренберга (на Французском бульваре). Купался, катался на шлюпке в море. 21-го ездил на 9-ую станцию, на свой любимый камень, ловил бычков. Наловил уйму и отдал соседям-рыбакам. 22-го ездил с Гехтом, Верочкой и очень славным студентом Бондариным в Аркадию. В Аркадии встретил Крути, Незнакомца, они шумно меня приветствовали. На пляже играли часа три в домино — последнее одесское увлечение, я сгорел, ночью был жар, сейчас все прошло. За три дня я сильно загорел, лоб стал совсем медный. Хожу я без воротничков, в тюбетейке. Сегодня компанией (Гехты, Бондарин, Кирсапов (поэт) были на австрийском пляже, Кирсанов читал свою поэму. Обеды здесь изумительные — за 65 коп. дают много и очень вкусно. Абрикосы — 10 коп. фунт. Вместо чая утром и вечером я пью местное стерильное молоко (желтое), очспь вкусное. Газет не читаю. Читаю Замятина и Блока. Коля болен, лежит и хандрит. Одесса стала очень хороша, — напоминает 16 год, когда мы были с поездом. Новость — обочины улиц засеяны цветами, особенно много табаку, по вечерам он сильно пахнет. Дни стоят страшно знойные, в 3 часа жутко выйти, вечера — прекрасные. В городе много музыки, огней и открылось несколько казино, где играют сотни одесситов (в пти-шво). Я ходил два раза, наблюдал одесситов, один раз поставил 20 коп. и выиграл рубль, больше ставить не решился.