Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Напиши мне все подробно. Довольна ли Озерицами. Я очень соскучился, несмотря на то что прошла только неделя, и И августа думаю выехать, с тем чтобы 14-го быть в Озерицах. Я уже очень отдохнул.

Что привезти Димушке? Напиши о нем подробно-подробно, все новые его слова,

Целую. Кот,

<���Август> 1928 г. Москва

Крол, родной. Получил вчера твою открытку от 24-го, из которой видно, что ты до сих пор не получила ни денег, ни холстов, ни двух моих открыток. Деньги я отправил 21-го, а холсты 22-го. Справься на почте, — почта в Горках безобразная.

Сегодня вечером отправлю расчетную книжку и кое-какие журналы.

В Москве очень одиноко, — одиночество свое я использую для того, чтобы писать. Часто вижу только Шторма (жена его уехала в Алупку), он почти каждый день заходит ко мне, или в РОСТу, или домой, — сейчас начал писать «Болотникова». Ездил с ним в Болшево к Фраерману, Шторм быстро скис от дождя, холода и плохо проведенной ночи. Поэтому хорошо отчасти, что он не приехал в Озерицы…

Фраерман толстеет, собирает грибы и ведет семейственную жизнь. От Озериц в восторге и собирается туда числа 8–9 сентября (дальше он не может).

Вчера Синявский потащил меня в Удельное (по Каз. дор.), где живут все его приятели-архитекторы. Сегодня он уезжает в Могилев к Мальвине, и вчера были его проводы <���…>

Озерицы выветрили мне голову, и я как-то по-новому воспринимаю людей. Поэтому и опасения твои относительно Наташи оказались вздорными, как я и говорил. У меня здесь такое чувство, будто я в чужой стране, где меня никто не понимает, — я с радостью удрал бы сейчас опять в луга, на Оку, тоска у меня по воздуху, по воде — страшная. В Москве физически ощущаешь, как нездоровье, затхлость пудами вливаются в тебя. Буду писать.

Сейчас иду в «Пролетарий» за деньгами. Я писал тебе уже, что в «Мол. гвардии» вышли пробные экземпляры моей книжки. Издана она прекрасно, обложка (папка) очень красивая, но не цвета сольферино, как я говорил, а синяя (светло-синяя, матовая). Шрифт красивый, формат мне очень нравится. Я держал ее в руках, и мне даже не верилось почему-то, что это моя книга. На днях получу авторские экземпляры и сейчас же пришлю тебе.

Звонил Митницкий, — он теперь редактор «Крокодила», зовет в «Крокодил» писать очерки. Вряд ли что-нибудь выйдет, — к юмористике я не склонен.

С Регининым все уладилось, — торопил он меня по традиции. Я отделал очень тщательно первую половину рукописи и уже сдал ему.

Напиши мне большое письмо. Как Димушка? Когда ходишь с ним на горьковский пляж, переезжай только на пароме.

Я приеду в воскресенье утром в 6.30. Сейчас трудно вырваться, — редактора (Вельский и Волжин) очень несговорчивы, сговориться с ними и трудно и неприятно. Все делается с оговорками, с условиями, в виде большого одолжения, — противно.

Пиши. Привет всем. Димушке привезу солдатиков.

Целую.

12 сентября 1928 г.

Крол, я получил от тебя только одну открытку от 6/IX. С тех пор — ничего. Я начинаю беспокоиться.

Здесь опять стоят жаркие дни, и я пропадаю без воздуха. Езжу на лодке с Фраерманом, но помогает мало: Дмитровка наша отвратительна.

Напиши свои планы об отъезде. Ты молчишь, и я не знаю — высылать ли деньги?

Одновременно с этой открыткой отправляю тебе заказной бандеролью одну вещицу — получи непременно. Приехал Синявский. Еще его не видел.

В понедельник был на Толстовском торжестве в Большом театре. Скука 5ыла адская, но видел Цвейга и Келлермана. У Келлермана удивительное лицо — юное, загорелое, а сам он совершенно седой. Цвейг — изысканный венец (он австриец). Я получил приглашение от «Красной нивы» — дать рассказ.

Целую. Что болтает Димушка? Кот.

Хочется еще раз удрать в Озерицы.

3 июля 1929 г. Балаклава

..К Валентине Сергеевне у нас просьба — выслать заказным письмом справку о том, что я член профсоюза (меня уже приняли). Все написанное выше — совершенно правильно. За десятку сдают комнаты в бывшем дворце адмирала Апраксина у самого моря. Там очень тихо, пустынно, можно прекрасно работать (есть электричество). Приезжайте. Месяц (считая дорогу) обойдется Вам рублей 120–150 (с комфортом). Я купаюсь, ловлю бычков с затопленной шхуны и со скал, шатаюсь по горам, в лесах из туи, стал черный, как балаклавский Листригон. Познакомился с рыбаками, особенно любезные здесь старики-ворчуны — люди чрезвычайно болтливые, скептики и философы, бывшие матросы, пьяницы и в большинстве — неудачники. Особенно прославлен неудачами мой приятель Петро Дымченко, бывший боцман. О нем я расскажу Вам подробно при встрече. Балаклава не похожа на весь остальной Крым — здесь много от Греции и от Палестины — серые камни и мак, полынь и сухость. Приезжайте. Первые дни проведете у нас, комната у нас громадная. Поменьше думайте и приезжайте. На письмо — ответьте. Привет Валентине Владимировне и Мусе. (Кстати, ключи от нашей квартиры у Заикипой, в темной комнате стоят удочки (я их не взял). Возьмите их в Болшево и ловите.

К. Паустовский.

Привет всем. Если приедете, обязательно привезите удочки, пока достал очень скверные. И. меняется три дня.

1929 г. Москва

Дорогая мама. Не сердись на меня за молчание, — жизнь в Москве идет с такой скоростью и с таким напряжением, что не замечаешь времени.

Посылаю тебе с Лерусей свою первую (первую, если пе считать книжки, изданной «Огоньком») книгу. В пей — всё старые вещи, тебе уже знакомые. В феврале выходит первая моя повесть «Блистающие облака» — книга большая, ее, должно быть, будут сильно брапить…

Книги дают мпе пока только литературное имя и моральное удовлетворение, материально же дают мало, т. к. издательства платят через час по чайной ложке, по 50–60 руб. в месяц. Жизнь же в Москве в материальном отношении очень трудная. Сейчас пишу пьесу, — если она пойдет в театрах, то материально я окрепну и смогу выручить и тебя.

Катя много работает по раскраске платьев, но результаты пока что небольшие. Дим вырос, — болтун страш-пый, весельчак, — вообще мальчишка очень хороший — добродушный и шустрый.

Шуры уже нет, — уехала в Сибирь выходить замуж.

Этим летом были опять в Озерицах, я отпуск тоже провел там. На следующее лето, если будут деньги, Катя с Димом поедут на юг, под Одессу (через Киев).

Был у меня Эмма Шмуклер. Собираюсь, если будет свободных три-четыре дня, съездить к нему в Ленинград. На днях была у меня его тетка — Регина Лазаревна, — ты ее, д. б., знаешь. Я много работаю, отдыхаю только на лыжах. На лыжах ходим каждый праздник очень далеко, по 15–20 верст.

Пиши. На меня за молчапие сердись, но не очень, — я все время занят. Хотелось бы бросить РОСТу, — служба мне очень и очепь мешает писать, по пока это, к сожалению, невозможно.