Валерий Осипов - Разрушение храма

Курганов печатался в газете буквально каждый день. Иногда его рукой заполнялась чуть ли не половина всего номера. (Вот так иногда случается — появляется в твоей жизни красивая девушка, и ты начинаешь, ни о чем не задумываясь, следовать ее желаниям, словам, советам и даже стихи перестаешь писать, если эта девушка тебе нравится и если эта девушка хочет, чтобы ты всем показал и доказал, что умеешь не только писать стихи, имеющие успех в студенческой аудитории, но можешь и кое-что другое, более серьезное и надежное… Величайшей ошибкой Курганова на первоначальной стадии отношений со своей будущей женой было то, что она понравилась ему прежде всего за то, что он очень сильно нравился ей, — но это, к сожалению, выяснилось гораздо позже.)

Главный редактор великолукской газеты, поняв и оценив Курганова сразу же после первых его успехов, распорядился переселить необычного практиканта в городской гостинице из обычного номера в люкс — все расходы редакция взяла на себя. Одновременно главный редактор назначил Курганову самую высокую штатную ставку, всячески уговаривая Курганова сразу же после окончания университета возвращаться работать обратно к нему в газету. (Квартира была обещана Курганову в день приезда в Великие Луки с дипломом в кармане.)

Но, к немалому, наверное, огорчению главного великолукского редактора, неукротимого фельетониста к тому времени уже заприметили в Москве. Из одной центральной газеты (во всех московских газетах существуют отделы, внимательно следящие за успехами и провалами периферийной прессы) последовал запрос: кто сей шустрый автор фельетонов, подписывающий свои многочисленные сатирические произведения псевдонимом О. Курганов?

Ответ из Великих Лук, очевидно, немало подивил центральную газету: О. Курганов — не псевдоним, а настоящая фамилия студента 4-го курса Московского университета, находящегося в Великих Луках на производственной практике. (Потом в отделе кадров центральной газеты Курганову рассказывали, что поначалу этому ответу просто не поверили: литературный уровень фельетонов и очерков, подписанных фамилией О. Курганов, позволял смело включать их автора в десятку лучших журналистов газеты, а он, оказывается, только еще студент…)

Желтый, приготовились… Зеленый — поехали!

Когда Курганов вернулся после летней практики в Москву, его сразу же вызвали в заинтересовавшуюся его персоной центральную газету и предложили место штатного очеркиста с месячным окладом две тысячи пятьсот рублей (старыми, естественно, деньгами). Для студента четвертого курса это был неслыханный, грандиозный успех. (Таким образом, сбылась и вторая, тайная, половина пожелания красивой девушки, будущей кургановской жены, которую она, очевидно, вслух Курганову пока еще не высказывала, но которая тем не менее активно подразумевалась.) Из заработанных на практике денег (чтобы окончательно расплатиться с Кургановым за все опубликованные материалы, кассиру великолукской газеты пришлось даже специально ехать в областной банк) Курганов купил своей будущей жене золотое кольцо с тремя алмазами (она, он и еще некто третий — будущий малыш, а?). И сразу же после разговора в отделе кадров центральной газеты (две тысячи пятьсот, а? — неплохо для начала, а? — совсем неплохо) Курганов объявил друзьям и знакомым, что через месяц в московском ресторане «Арагви» (зал № 1) имеет состояться его, Олега Курганова, свадьба (обзаводиться семьей студент теперь уже пятого курса О. Курганов имел, как говорится, полное римское право).

О свадьбе этой потом ходило много разговоров. Невеста была юна, стройна, романтична, жених — в ломком дакроновом костюме — напоминал древнегреческого полубога (все-таки 188 и 86), а друзья жениха — члены сборной команды по баскетболу — внесли в атмосферу зала № 1 зримые черты олимпийского пиршества. Был специально приглашен сверхсовременный джаз (электрогитары тогда только еще входили в моду). Могучие соратники жениха по спорту выпили несколько ящиков шампанского, водки и коньяка, а худощавые однокурсники по университету съели ровно сто порций цыплят-табака (зря, что ли, кассир великолукской газеты ездил в банк?).

Нету, наверное, в мире зрелища более печального и грустного, чем ночной зал ожидания крупного московского вокзала. Только руке великого древнегреческого скульптора Фидия или Мирона (а может быть, только нервной и сверхсубъективной кувалде современного эпического монументалиста N) могла быть доступна вся сложная пластическая гамма человеческих фигур, разметавшихся во сне во втором часу ночи в креслах зала ожидания Казанского вокзала…

Ноги — в сапогах, валенках, калошах, чунях, пимах, бурках, унтах, ботах, ботинках, полуботинках, — разбросанные в разные стороны, напряженно вытянутые, судорожно скрюченные, подвернутые под себя, подтянутые к животу, переплетенные с соседскими, просто положенные на соседей… Руки — скрещенные на груди, всунутые в карманы, стерегущие багаж, положенные под щеку, уроненные на пол, вывернутые локтями вверх, ухватившиеся за собственное горло… Головы — в сбившихся на затылок пуховых платках, в съехавших на нос кепках, в надвинутых на ухо кубанках, в туго завязанных на подбородках ушанках, — откинутые назад, свесившиеся в сторону, уткнутые в колени, сброшенные на плечо, роняющие нижнюю челюсть и тут же ее ловящие, прислоненные, прижатые, приплюснутые к мешкам, чемоданам, корзинам, рюкзакам, узлам, телогрейкам, шинелям, полушубкам, ватникам, плисовым жакетам…

«Что заставляет всех этих людей страдать так изощренно и живописно? — думал Курганов, стоя во втором часу ночи в зале ожидания Казанского вокзала. — Почему они все так панически прижимают к себе свои вещи? И куда они все едут с неотвратимой решительностью, с такой необходимостью, с такой, не допускающей ни малейшего промедления, поспешностью, заставляющей их мучиться ночью в этом зале ожидания, чтобы утром с первым же поездом отправиться в нужном направлении?»

До первой электрички было два с половиной часа. Курганов походил несколько минут среди спящих пассажиров, нашел свободное кресло и сел наконец между двумя молодцевато похрапывающими, плечистыми матросами в черных, наглухо застегнутых бушлатах и четко сидящих на головах бескозырках, продолжающими даже во сне сохранять всем своим неармейским внешним видом романтическую флотскую исключительность.

Напротив, сдвинув вместе четыре кресла, спали, лежа друг около друга валетом, мужчина и женщина.

(Курганов посмотрел на высокий, гулкий сводчатый потолок и, вспомнив собор Парижской Богоматери, усмехнулся. Вот так идет наша жизнь — позавчера была ночь в Париже, а сегодня на Казанском вокзале. Неделю тому назад чуть не с шахом иранским на лыжах катался, а сегодня спать придется не в отеле для значительных лиц, а на обыкновенной вокзальной лавке.)