Семён Шуртаков - Одолень-трава

— Иди. Готово.

Вадим вошел в кухню как-то боком, словно боялся за что-нибудь задеть, робко сел к столу.

— Я тебе с молоком.

— Да-да. Спасибо.

Он принял стакан с кофе из рук Вики. И глядел при этом только на руки, почему-то не смея поднять глаз, чтобы увидеть ее лицо. Противоречивое, смешанное чувство радости и одновременно какой-то скованности, которое он испытал, еще переступая порог квартиры, не только не проходило, а, пожалуй, даже усиливалось.

У него было достаточно времени, чтобы о многом подумать и на многое взглянуть другими, умудренными бедой, глазами. И когда он т а м думал о Вике, ему всегда становилось легче. Легче уже от одного сознания, что она есть, что она живет на этой земле. А еще и любит его. Теперь с особенной остротой он понимал, как нужна, как необходима ему Вика. Необходима не только как самая большая радость в жизни, но еще и как человек, с которым идти по жизни будет легко, потому что всегда можешь рассчитывать на его участие, на его поддержку. Потому-то он теперь и любит ее в сто, в тысячу раз больше, чем месяц, чем неделю назад… И хотя он, конечно, думал — не мог не думать! — и о том, как ко всему случившемуся отнесется Вика, где-то в глубине у него теплилась уверенность, что поймет его, поймет правильно. А оттого, что она переживает, тревожится за него — от этого она должна почувствовать себя еще ближе к нему, ведь несчастье сближает… И вот такая встреча!

Зазвонил телефон, и Вика поспешно, чуть ли не с радостью убежала в комнату.

Тягостным было молчание Вики, пока она сидела с ним. Теперь же, когда она с такой готовностью убежала к телефону, Вадиму стало и вовсе невмоготу. Ускакала, будто там свою судьбу сейчас услышит. А всего-то небось Муза-Музыка позвонила и идет самая обыкновенная девчоночья болтовня: Муза или расписывает, как влюбился в нее с первой же рюмки (она-то считает: с первого взгляда!) какой-нибудь очередной ухажер, или хвастает, как ей удалось «достать» потрясную импортную кофточку и что эта кофточка ей очень и очень идет… К черту! С Музыкой она может и потом трепаться, сколько ей захочется, а сейчас пусть поговорит со мной…

Вадим встал с узенькой табуретки и пошел к Вике, закуривая по дороге сигарету. Во, давно бы надо закурить: и успокаивает, и мысли проясняет.

Дверь в комнату Вики была не закрыта, и Вадим еще из прихожей услышал:

— …хорошо, папа. Хорошо, что позвонил… Да, я буду дома, буду тебя ждать. У меня сейчас… — Вика вскинула глаза на входившего в комнату Вадима, должно быть, хотела сказать отцу про него, но передумала. — Ладно, когда придешь, поговорим…

— А сейчас давай со мной поговори, — дождавшись, когда она положила трубку, сказал Вадим. Сказал даже с некоторым вызовом.

— Немедленно позвони домой!

— Не волнуйся, через каких-нибудь полчаса появлюсь туда самолично.

Нет, нехорошо как-то разговор начинается. И это «не волнуйся» тоже тут совсем не к месту. Ведь это слово чаще-то всего говорят не в прямом, а в этаком косвенно-ироническом смысле: что-то вроде — и без тебя знаю…

— Ты говоришь: боишься отца… Не в том дело. Я боюсь, что не поймет он меня. Ты, ты и то не хочешь понять!.. Ну что я, в самом деле, преступник какой?! Все получилось как-то совсем неожиданно. Ведь никто ничего и похожего-то не замышлял, не думал, не мог подумать…

— Только этого и не хватает, чтобы замышляли, — все тем же отчужденным голосом отозвалась Вика.

— Ну ты пойми, пойми, — еще горячее заговорил Вадим, — я-то тут вовсе ни при чем! Если хочешь знать, я даже хотел остановить, когда увидел нож, но не успел. Хотел, но не успел. Это были какие-то секунды, доли секунды… Вот идем, дурачимся. Парнишку встретили, над кепкой его посмеялись. А тут откуда ни возьмись еще один, постарше, появляется: не трогайте! А его никто и не трогал, пальцем никто не тронул, просто дурачились, смеялись. Ну и, конечно, сказали тому, который подошел заступаться, что, мол, не лезь, у нас свой разговор. Тот в драку, так заехал Омеге в скулу, что он с копыт долой. Вот тогда-то у этого — я его и не знаю толком, его в тот вечер Альфа с Омегой привели, — у него и оказался нож… Никто даже и не знал, и подумать не мог… А потом уже было поздно. Доли секунды…

— Ладно, я тебе верю, верю, что ты ни при чем, — в голосе Вики Вадим уловил если не участие, то что-то близкое к тому. — Но, Вадик, как, как ты мог очутиться в такой компании, где ходят с ножами?!

— Про какую компанию ты говоришь? — заметив перемену в Вике, Вадим почувствовал себя уверенней. — Ведь если тот, которого привели Альфа с Омегой, не в счет, останется-то ведь не моя, а наша с тобой компания!..

При последних словах Вика резко отшатнулась назад, будто ее кто ударил или собирался ударить. Похоже, сказанное Вадимом оказалось для нее неожиданным и потому ошеломляющим открытием.

— И все равно… И все равно… — хотя Вика и говорила эти слова, но в самом тоне слышались уже не прежняя холодная отчужденность, а замешательство и растерянность.

И Вадим воспрянул духом. Лишь бы Вика поверила ему, лишь бы захотела понять — она поймет! Поймет и простит, у нее доброе сердце… Да и если по-хорошему, по-человечески разобраться — так ли уж много надо прощать-то?! Вся вина его заключается в том, что он в тот злополучный вечер оказался в пьяной, слишком разгулявшейся компании. Но если Вика согласна — а что тут возразишь? — что это не только его, но и ее компания, — о чем тогда и разговор?! Кому-кому, а Вике-то так строго судить его вовсе бы не резон… Нет, он не будет ее торопить. Он сейчас уйдет. Главное, что ему удалось пересилить, перебороть ее отчуждение, главное, что она теперь — это видно — хочет его понять. Пройдет какое-то время, и она, конечно же, поймет. И все будет так, как было. Любит же он ее теперь еще больше — значит, и все будет даже лучше, чем было…

Вадиму захотелось сказать Вике, как много он о ней думал в эти дни, насколько ближе и дороже она теперь ему стала, но, взглянув на нее, понял, что говорить такое сейчас не ко времени: скажет потом.

— Ну, я пойду. До свидания, Вика!

— До свидания, Вадик… Когда суд?

— Пока неизвестно.

Вадим пошуршал плащом, отодвинул замочную защелку.

— До свидания!

Ему нравилось произносить это слово, потому что еще какой-нибудь день или два назад о свидании с Викой он мог только мечтать.

— До свидания!

Вадим шел улицей не спеша, оглядываясь по сторонам, присматриваясь к каждому встречному и поперечному.

Удивительное дело! Сколько — сто или тыщу? — раз он проходил этой улицей, и никогда она его не интересовала. Он знал, что перед тем домом палисадник, а вдоль того — узенький газончик тянется; один дом выпер на самый тротуар, а другой отступил в глубину двора, закрылся деревьями, и только хитроумный такой деревянный балкон сквозь них проглядывает… Что в палисаднике растет, выходит ли кто на тот резной балкончик — его не интересовало. Все его мысли по дороге к дому Вики всегда заняты были лишь тем, что его ожидало в конце дороги, — Викой.