Константин Лордкипанидзе - Клинок без ржавчины

Жизнь он себе устроил спокойную, сытую. Чем он только не заведовал за эти двенадцать лет: и продовольственным складом, и винным погребом, и колхозной гостиницей. к высоким должностям он никогда не тянулся. Как-то хотели избрать его председателем сельсовета, но Рыжий Дата решительно отказался: «Куда мне, я человек малограмотный, темный, оставьте меня в покое».

Рыжий Дата знал, какой иконе молиться. Умирай он с голоду, все равно зернышка из колхозного амбара не возьмет. Сколько раз неожиданная ревизия подымала его с постели. И ничего. Все в ажуре: и зерно, и овечий сыр, и мед, и масло. И вина в марани было всегда столько, сколько должно быть: ни литра лишнего, ни капли недостачи. Перед колхозом Рыжий Дата был всегда чист как стеклышко, зато не считал за грех, если при раздаче зерна колхозникам весы его нет-нет да и приврут немножко. Берет человек вино — можно его немного разбавить водой или примешать к меду для веса кукурузную муку.

Рыжий Дата не любил попусту тратить время. Его редко видели на дружеских пирушках, ему всегда было недосуг поговорить с соседом, а в нарды он играл либо на деньги, либо если с ним желал сразиться кто-нибудь из начальства.

Однажды в гостях у заведующего сберкассой Рыжий Дата сел играть в нарды с председателем райисполкома. Хозяин дома, разумеется, держал сторону почетного гостя— стоял у него за спиной и старательно подсказывал ему ходы. Рыжий Дата некоторое время терпел, а потом отозвал хозяина в сторону и сказал с раздражением:

— Ради бога, оставь нас в покое. Мне выигрыш не нужен, я хочу доставить человеку удовольствие, а ты такие дурацкие ходы подсказываешь, что я уж не знаю, как ему проиграть.

И все-таки этот осмотрительный и по-своему неглупый человек как-то сорвался и надолго нарушил спокойное течение своей жизни.

Года два назад приглянулась Рыжему Дата незавидная как будто должность директора районной бойни. Он знал, что прямой дорожкой ему к этому месту не добраться, поэтому решил любой ценой втереться в доверие к секретарю райкома Климентию Гогуа, чтобы заручиться его поддержкой.

Но с какой стороны к нему подступиться? Какой ключик к нему подобрать?

Как раз в эту пору жена Рыжего Дата родила четвертого сына. Пожалуй, в другое время событие это не было бы отмечено в семье Канчашвили таким торжеством. Но чертов ключик! Он нужен Канчашвили до зарезу. И вот вечером, за ужином, когда муж и жена подбирали имя новорожденному, Рыжего Дата вдруг осенило. Он хлопнул в ладоши и вскочил с места, сияя от радости.

— Такое имя дам мальчишке, что сразу счастье к нам в дом привалит, — сказал Рыжий Дата и, ничего не объясняя жене, тотчас же принялся за приготовления к пиршеству.

Таких пышных крестин Рыжий Дата не справлял, даже когда у него появился первенец. Не было у него в тот раз и таких важных гостей.

В самый разгар пира к гостям вынесли новорожденного. Дата взял малыша на руки и подошел к секретарю райкома Климентию Гогуа.

— Вот думают, что я уже сдал, товарищ Климентий. А я, смотрите, какого богатыря родине по-дарил.

— Молодец, Дата, право, молодец, — сказал Гогуа.

Тамада сорвал со стены большой рог и крикнул счастливому отцу:

— Как зовут твоего сынка, Дата? Выпьем за его будущее.

— Климго! — торжественно провозгласил хозяин.

— Что, что! Как ты сказал?

— Климго, — повторил Дата и своими добрыми невинными глазами посмотрел на секретаря райкома.

— Что за имя? Откуда ты его взял? — удивился Гогуа.

— Не догадались, товарищ Климентий? В святцах его, конечно, нет, — сказал Дата, понизив голос.

— Первый раз слышу, честное слово.

— Я хочу, чтобы любовь и уважение к вам, товарищ Климентий, всегда жили в моей семье. И вот я составил имя своего сына… — Дата еще больше понизил голос, и глаза его стали еще более невинными. — Из начальных букв вашего имени и вашей фамилии, дорогой Климентий. Слышите, как красиво получилось: Клим-го! Климентий Гогуа.

Секретарь райкома ничего не сказал, но только внимательно посмотрел на хозяина дома и как-то странно улыбнулся.

Пир продолжался.

А на следующий день Дата Канчашвили попросили зайти в райком. Рыжему Дата этот вызов показался хорошим предзнаменованием: «Бойня у меня в кармане», — подумал он и так смело вошел в кабинет Гогуа, как будто входил в дом к своему куму.

— Садитесь, — пригласил секретарь райкома. Он положил перед ним чистую бумагу, придвинул чернила и жестко сказал: — Пишите объяснение, почему вы назвали своего сына Климго.

— Разве это имя дурного человека?

— Напрасно смеетесь, товарищ Канчашвили. Пишите…

Канчашвили пал духом. Он понял, что ошибся дверью. Не туда постучался.

— Разрешите мне, товарищ Климентий, — сказал он, запинаясь, — я лучше дома напишу и вечером представлю.

— Ладно, — разрешил Гогуа.

Но Рыжий Дата не пришел в райком ни вечером, ни утром. Он в тот же день исчез из нашего села, и целых полтора года о нем ничего не слышно было. А четвертого сынка его зовут теперь простым человеческим именем — Вано.

Над тихими иорскими заводями поднимался легкий туман, и в прибрежных зарослях уже кричали фазаны, когда Захарий подошел к новой, еще не обжитой кошаре.

Георгий только что открыл овчарню, и навстречу маткам белым пенистым потоком хлынули голодные ягнята. Вот круглый, пушистый, как цветок одуванчика, двухнедельный сосунок ткнулся мордочкой в разбухшее вымя, но овца резко оттолкнула его.

Чужой.

Не допустила его и вторая овца, и третья.

Матки нетерпеливо и тревожно блеют. Ищут и никак не могут найти своих детей, потому что две тысячи маток и ягнят закружились сейчас в тесном загоне, словно в бешеном морском водовороте… А после дождей и вовсе трудно найти матке своего ягненка — умытый дождевой водой сосунок теряет родной запах, и матери почти невозможно его узнать. А чужого ягненка она к своим сосцам не подпустит.

И не будь среди пастухов мцнобари, надежного защитника и покровителя сосунков, немало бы их погибло от голода, да и само стадо в этой круговерти может насмерть затоптать ослабевшего ягненка.

Засучив рукава, Георгий, не мешкая, принялся за свое дело, и еще до наступления сумерек он полностью успокоил отару — каждому ягненку нашел родную мать.

— Пей на здоровье, малыш! Расти большой!

Какой же удивительно верный глаз, какая память должна быть у мцнобари, чтобы так легко и безошибочно найти тысячу матерей тысяче ягнят.

Недаром говорят в Шираки, что мцнобари нужно родиться. И правда! Так же как певец должен иметь врожденный слух, так и мцнобари должен обладать особенным даром, таким чутьем, чтобы какое-то незаметное родимое пятнышко на мордочке ягненка, или едва уловимый оттенок его глаз, или какая-нибудь непохожая шерстинка, или призвук в голосе помогли мцнобари разгадывать тайну кровного родства.