Константин Лордкипанидзе - Клинок без ржавчины

Анука молча повернулась, схватила ведро с водой и плеснула на раскаленные угли. На них должны были жарить шашлык. Захарий только крякнул, и, пожалуй, семейная ссора закончилась бы на этом, да лукавый еще раз попутал Захария. Ничего не сказав жене, он послал Манучару большой кувшин лучшего своего вина.

Анука узнала об этом наутро, когда Гогола вернула пустую посуду.

— Отец вам очень благодарен, тетя Анука. Наши гости сказали, что в жизни не пили такого вина.

Как видно, Захарий через край хватил. Терпению Ануки пришел конец. Она подождала, пока Гогола ушла, и набросилась на мужа:

— Ты что же, окончательно спятил? Как ты мог послать вино похитителю моих гостей!

— Да пойми же, — оправдывался захваченный врасплох Захарий, — в такое время не смотрят, что мое, что твое. Они ведь гости всего нашего колхоза, а не мои только или Манучара. Сама знаешь — Манучар у нас новый поселенец, виноградник у него молодой, где ему взять хорошего вина. Ты что, хочешь, чтобы он перед нашими гостями осрамился? Нет, милая, его позор — позор всей нашей деревни.

Долго еще убеждал и успокаивал Захарий жену, но она только хмурилась, а когда с усадьбы Угрехелидзе донеслась застольная песня, Анука набросила на голову полушалок и ушла к своей двоюродной сестре Кетеван, живущей на другом конце Калотубани.

Не в характере Ануки Надибаидзе было прощать обиды. Она не могла и не хотела помириться с семьей Манучара, перестала отвечать на приветствия Магданы и при случае поминала всех Угрехелидзе недобрым словом. Магдана обычно отмалчивалась, не хотела ссориться с соседкой, но, как говорят калотубанцы, «дырявый бурдюк вина не держит».

…Ранней весной Анука начала работать поварихой в бригаде Дубова. Жена Надибаидзе умела хорошо стряпать — варила ли она хинкали или готовила чабанскую каурму — пальцы, бывало, оближешь. Поэтому трактористы и прицепщики с нетерпением ожидали появления знакомой двуколки. Однажды старая лошаденка забрела куда-то, и Анука долго искала ее. Лишь к вечеру повариха сумела накормить людей. Возвращалась она домой в полной темноте. Подъезжая к Соленому озеру, Анука услышала рокот трактора. Где-то поблизости пахали. Но сколько повариха ни всматривалась в темноту, она ни» чего не увидела. Анука удивилась, что тракторист работает с выключенными фарами. Насколько она знала, у Соленого озера никто из бригады Дубова не должен был сегодня работать. А может, после полудня что-нибудь изменилось в бригадном графике и не успели предупредить повариху.

«Надо накормить парня», — подумала Анука и свернула с дороги. Усталая лошадь с трудом брела по распаханному полю. Анука соскочила с двуколки и стала искать аробную тропу. В безоблачную ночь Ширакская степь хуже леса — коли сбился с дороги, так лучше сиди на месте и жди рассвета, не то заедешь к черту на кулички. На десятки километров вокруг ни деревца, ни межевого столба, ни речушки. Не за что глазу зацепиться — ничто не подскажет, где ты находишься.

Анука долго плутала по черной, мягкой, как бурка, пахоте, пока не выехала на дорогу, которая вскоре привела Ануку на заброшенное буйволиное пастбище, где недавно отвели новым поселенцам приусадебные участки. Вот здесь и работал трактор с потушенным светом. Анука сразу почуяла что-то неладное и хотела повернуть лошадь, но тракторист остановил машину и окликнул;

— Эй, кто там?

Анука, пожалуй, не отозвалась бы — не любила она вмешиваться в чужие дела, но, как на грех, признала тракториста по голосу и не стерпела.

— Благодари бога, Алекси, что я не твой бригадир, негодник ты этакий!

— Тетя Анука, — паренек подбежал к двуколке, — не сердись на меня.

— Кому пашешь? — строго спросила Анука.

— Дата Канчашвили.

— Да-а! Хорошего батрака нашел себе Дата.

— А что мне делать, тетя Анука? — пожаловался тракторист. — Начальство приказало.

— А где твоя совесть? Потерял? И не стыдно тебе!

Как вор в темноте копошишься, свет потушил, от людей прячешься. А ну, говори, кто тебя сюда послал?

Парень замялся, помолчал, но утаить правду от Ануки Надибаидзе не решился.

— Лекашвили приказал.

— Гоча? Зять Манучара?

— Да, — шумно вздохнул парень.

Анука не раз слышала о том, что заместитель директора МТС Гоча Лекашвили, пользуясь служебным положением, посылает трактористов обрабатывать приусадебные участки своих многочисленных родичей.

Анука попрощалась с трактористом в самом хорошем настроении. Еще бы! Зять Манучара попался с поличным. Хороши они оба: один гостей ворует у соседей, другой государство обманывает. Ничего, выведу вас на чистую воду!

Анука взмахнула хворостиной, и старая лошаденка, недовольно фыркнув, затрусила нешибкой рысью по заросшей бурьяном дороге. В двуколке задребезжали бидоны. У Соколиного оврага дорогу перебежал шакал. Лошадь шарахнулась в сторону, Анука едва удержалась на сиденье и очень больно ушибла колено.

«Вот и наказание за мои грешные мысли, — усмехнулась Анука. — Конечно, жулика надо наказать. Тут спора нет. Но не от меня это должно исходить… Люди сейчас моей правде не поверят, скажут: наговаривает Анука, обиделась на семью Манучара, вот и мстит».

Анука решила молчать. Она и дома ничего не сказала — ни мужу, ни сыновьям. Но не зря говорят: волк ли тебя задерет либо похожая на волка собака — все одно.

Так оно и вышло.

Другие люди, без помощи поварихи, вскоре уличили Гочу Лекашвили в нечестных делах. И все же не убереглась Анука от неприятностей. Кто-то шепнул на ухо жене Манучара: «Это она, ваша соседка… Напугала бедного Алексия, и он все выболтал».

Магдана не стала разбираться, что и как, только всплеснула руками и заголосила на всю деревню:

— Доносчица проклятая! Чтоб тебе света божьего не видеть!

— Успокойся, мама, разве так можно, — умоляла Гогола.

— Ты не учи меня! — обрушилась на нее Магдана. — Знаю, что у тебя на уме. Запомни: увижу тебя с Леваном — из дому выгоню! Не пожалею.

Гогола ничего не сказала. Девушке хотелось верить, что мать немного погорячится, поворчит и все забудет. Но вечером, когда Гогола собралась на репетицию в драмкружок, Магдана вдруг преградила дочери дорогу и сорвала с нее платок.

— Не пущу!

— Что ты, мама, я же подведу товарищей, завтра спектакль.

— С Леваном играть в одной пьесе не будешь! Слышала?

Что ж, слово матери в семье Угрехелидзе — закон.

За всю зиму девушка всего несколько раз виделась с Леваном, да и то на людях. И после каждой такой встречи Гоголе все труднее было покоряться воле матери.

А Леван совсем потерял покой. Не зная, что произошло в семье Угрехелидзе, он уверял себя, будто Гогола только играла с ним и потому так легко забыла о его существовании. Даже перестала ходить в те места, где они обычно встречались.