Лев Ющенко - Дом над рекой

— Болит? — шепнул он. — Потерпите, Зоечка.

Она открыла глаза:

— Тихонов, вы… очень хороший. Я всегда буду помнить вас.

— И я тоже, Зоя…

Сколько раз они мечтали, как выйдут на просеку у Ключевого, а все же случилось это внезапно.

Был пасмурный, серенький денек. Они едва ковыляли по густому ельнику, в снежной слякоти. И вдруг совсем рядом, за деревьями, прошла грузовая автомашина. Она все ближе гремела пустым кузовом по разбитой весенней дороге, и они бросились туда сквозь непролазную чащобу елей. Но когда они вырвались к просеке, было уже поздно.

В колдобинах на дороге еще колыхались льдинки, а машина с белым номером на борту грохотала уже далеко, подпрыгивая на ухабах.

Это была прямая дорога в Ключевой — разъезженная, разбитая, в ухабах и выбоинах, в жидкой грязи и лужах, умопомрачительная, таежная, доступная в эту пору разве только тягачам и трехосным «яазам».

Дорога вилась по просеке меж зеленеющих островков молодого ельника. А просека километрах в двух от них упиралась в лысый, с редкими деревьями косогор, облепленный домишками, бараками и сарайчиками. Из труб вился дым. Видна была и контора, и радиомачта, и кирпичные стены котельной, и клуб с телевизионной антенной.

— Ну вот, ребята, мы и вышли, — негромко, буднично сказал Тихонов.

Они постояли, привыкая к мысли, что это действительно дорога на Ключевой.

— Зоя, а если вам подождать здесь? — спросил Махоркин. — Я схожу за машиной.

— Нет уж! Буду я тут под елкой мерзнуть! Дойду как-нибудь.

Они шли по ухабам и лужам и через каждую сотню шагов прикидывали, много ли им еще осталось.

Потом над ними пролетел вертолет Ми-4, но, сколько они ни махали ему шапками, пилот не заметил их. Да и кто будет искать их на просеке в километре от Ключевого; их ищут в далеких, пустынных сопках.

Вертолет косо пролетел над крышами поселка и опустился за конторой, где на аэродромчике блестел лопастями еще один Ми-4 и толпились люди.

— Ладно, сами дойдем, — проворчал инженер, сдвигая на затылок шапку. — Обойдемся без авиации. Придем — и сразу в баню, а потом баранины с гречневой кашей. Правда, Зоя?

Зойка не ответила — она шла и думала о том, что там, в толпе у вертолетов, стоит и Геннадий, и о том, какая будет их встреча.

У самого поселка дорога свернула с просеки в тайгу — на объезд к мосту.

Им не хотелось опять уходить в хмурую чащу, и они побрели дальше по просеке — по талому снегу и ельнику.

Просека выходила к речушке. Под обрывом, среди валунов и коряг, плескалась мутная вода.

На том берегу стоял первый барак. У крыльца сушилось белье, на окнах висели тюлевые занавесочки. Пахло дымом, дровами, жильем.

До жилья было рукой подать — метров сто, а дороги туда не было, лед уже сошел.

Они стояли у берега, жадно вдыхая запах домашнего дыма. Из барака выкатился мальчишка в старой солдатской шапке и отцовских порыжелых сапогах. Зойка помахала ему рукой, он тоже махнул ей и побежал по своим делам: давно привык парнишка к тому, что люди выходят из тайги в прожженных у костров ватниках и с черными скулами.

Они пошли к переправе. Еще с осени на перекате среди валунов была уложена гать и по ней машины перебирались через речушку.

У самых бревен засела в грязи машина — та самая, которая проскочила мимо них по дороге. Распахнув дверцу, шофер смотрел под колеса и рывками переключал скорости: вперед-назад, вперед-назад. Машина гремела и раскачивалась. Колеса с воем выбрасывали водянистый снег.

Водитель сам был в замасленном ватнике и треухе, злой, небритый, грязный, измученный дальним рейсом, с воспаленными глазами и прилипшим к губе окурком. Он тоже не обратил на них внимания — мало ли людей на стройке.

— Здорово! — сказал ему Тихонов.

— Здоров! — небрежно и зло бросил парень. — Помог бы, чем стоять.

— Браток, не дашь закурить?

Водитель одной рукой достал из-за пластмассового козырька мятую пачку «Беломора».

Они все вместе жадно потянулись к папиросам, и тут водитель увидел их опухшие, синие руки и поднял глаза.

Перед ним стояли двое незнакомых исхудавших парней с острыми скулами и невысокая девушка в рваном, старом, прожженном пальто — чем-то знакомая ему девушка с серыми глазами.

Она улыбнулась ему устало:

— Ну вот, Барашков, осталась жива…

— Зоя, вы?! — испуганно заорал водитель, выскакивая из кабины прямо в грязь. — Зоя! Жива! Ребятки, милые! Живы, нашлись! — Он обнимал их, царапая щетиной. — Да берите, берите, ребята, курите, берите все! — Он совал им папиросы и зажигал спички. — Все с ног сбились, ищем вас. Самолетов нагнали. Вот дела, вот дела! А они вот они, сами явились! Четвертые сутки ни вас, ни самолета. Я еще одну поисковую партию отвозил на двадцатый километр. А в тайге туман, погодка дрянь, нелетная. Сами добрались или кто помог? Ой, ребятки, Зоя, пришлось вам горя хлебнуть! Руки-ноги целы? Эх, черт, нечем вас угостить, сам из рейса. Засел я тут к чертям собачьим, подвезти бы вас. А самолет как, грохнулся?

— Ничего, летать будет, — сказал Махоркин, до тошноты затягиваясь табачным дымом.

— Зоя, вас и не узнать, — с жалостью сказал шофер.

— Постарела я, Барашков?

— Исхудала очень, на себя не похожа.

— А Байдаченко здесь? — спросил Тихонов.

— Говорят, сегодня опять из города прилетел. Всех на ноги поднял — у нас и в Заслонах. Да вон, все там, около вертолетов. Сейчас еще один вернулся из тайги. Видели, пролетел?

— Видели, да он нас не приметил.

— Ладно, идем, ребята, — сказал Тихонов. — Спасибо тебе, Барашков, за курево. Еще увидимся.

— Помочь вам?

— Спасибо, тут уже недалеко. Извини, что тебе не помогли, Барашков. Сил нет.

— О чем разговор, ребята!

Они перешли речушку по скользким бревнам. На том берегу дорога тянулась косогором, и они брели по размытой колее, поддерживая друг друга.

А шофер все стоял у своей засевшей машины и смотрел им вслед.

По размытой дороге они поднялись к конторе. За окнами было безлюдно и тихо. Никто не выскочил им навстречу. Был обеденный перерыв, и все ушли к вертолетам, — там, около хвостатых Ми-4 с длинными, как ножи, лопастями, стояла целая толпа.

Зойка присела на крыльцо конторы с резными деревянными перилами.

— Вы идите, — сказала она. — Я буду здесь, а вы скорее идите к Байдаченке.

Тихонов тронул пальцами свои небритые щеки:

— Ну, Махоркин, идем к начальству.

Застегнув молнию на кожаной куртке, заскорузлой от костров и снега, пилот усмехнулся:

— Начинается самое трудное — разговоры с начальством. Зоя, пожелай нам.

— Ни пуха ни пера! Не бойтесь, ребята!

Она сидела на крыльце и смотрела, как они бредут к вертолетам, пошатываясь, но ни на шаг не отставая друг от друга.

Они шли к вертолетам не дорогой, петляющей между бараками, а напрямик, по косогору, по талому снегу, как всегда они шли и по тайге.