Дмитрий Кудис - Рубежи

Под крыльями появились облака. Плотные, с темноватым оттенком, они закрывали землю на север, запад и восток. Истребитель в стратосфере. Стекла кабины покрылись инеем: за кабиной пятьдесят пять градусов ниже нуля. Горячий воздух от двигателя быстро остывает, и Николай чувствует, как холод проникает к ногам. По радио передали первый поворотный. Астахов довернул самолет на приводную радиостанцию, установленную на аэродроме и посылавшую свои импульсы на стрелку прибора. О неисправности компаса он на землю не сообщил. «Лишнее. Прилечу, посмотрим… Чертов техник!»

Ягодникова по радио наводили на истребитель Астахова. Выполняя команды, Степан достиг стратосферы и оглядывал воздух в поисках светлого силуэта «противника». Астахов где-то рядом. Его нужно обнаружить и атаковать. Степану хотелось по-фронтовому подойти к истребителю Астахова незаметно и красивым броском сверху атаковать с близкой дистанции. Боевой азарт. По крайней мере он покажет этому вояке, что и им, Степаном, не забыты годы войны… Стрелка прибора скорости дрожит около тысячи километров в час. Светящееся кольцо прицела висит в небе, в пространстве перед глазами. Стреловидные крылья показались впереди. Степан уменьшил скорость, чтобы не проскочить цель, и приник к прицелу. Еще секунда… Он готов был нажать на кнопку фотопулемета, внутренне радуясь победе, но истребитель Астахова вдруг взмыл кверху, тут же опустил нос и, оставляя за хвостом белый след от работавшего на малых оборотах двигателя, вошел почти в отвесное пикирование. «Раньше заметил, черт глазастый. Не упустить бы!» Степан бросил свой самолет вниз, за истребителем Астахова с одной целью: атаковать первым во что бы то ни стало! Когда скорость достигла угрожающего предела, Степан, морщась, от острой боли в ушах и чувствуя, как дрожит самолет, потянул ручку на себя. Астахов сделал то же самое секундой раньше, и два самолета круто взмыли кверху. Истребитель Ягодникова сзади. Стрелять рано: большая дистанция. Степан увеличил мощность двигателя, сокращая расстояние. Он знал: Астахов видит его в перископе. Что он еще придумает, чтобы выйти из-под удара? Самолет Астахова теряет скорость, валится на крыло и вновь бросается вниз. Степан продолжал те же действия, и смысл команды с земли едва доходил до сознания, увлеченных «боем». По радио требовали сообщить действия и обстановку. Летчики не имели права менять высоту, тем более снижаться почти до бреющего полета. Они не имели права и отклоняться от маршрута. Степан не думал, что Астахов будет действовать столь безрассудно, и сам поддался азарту товарища… Внизу облачность. Истребители неслись навстречу рваным клочьям, застилавшим море. Степан вновь приник к прицелу. Теперь это уже казалось ему не нужным, но отступать было поздно. Хватит ли высоты? И вдруг понял: Астахов не даст себя атаковать. Он уйдет под облака. Там море. Астахов мало летал над ним, а облачность низкая. Предупредить по радио — значит, передать на землю о нарушении задания, значит, еще раз увидеть ироническую улыбку на лице Астахова… «Все для войны!» И все же Степан передал, когда увидел, что истребитель Астахова уменьшил угол пикирования и скрылся в облаках:

— Будь внимательным. Облака низко над морем. Иду за тобой!

Почему он решил идти за ним? Это противоречило здравому смыслу, не говоря уже о правилах полетов, запрещающих без особой надобности отклоняться от задания в воздухе. Их самолетов уже не видно на экранах радиолокаторов. Прекратилась радиосвязь: мала высота, и они далеко от аэродрома. Степан искал Астахова уже не для атаки. Может быть, ему нужна будет помощь. Зачем он затеял этот «бой»? Поиграть на самолюбии товарища? Но больше он злился на Астахова. Мальчишество и глупость. Степан установил скорость и вошел в облака. Темная серая масса прикрыла самолет, только стрелки приборов блестят голубоватым огоньком. Восемьсот метров. Облака остались выше. Внизу море. Ему казалось, что он слышит шум волн.

— Где находишься? Передай курс?

Ответ Астахова усилил тревогу за него.

— Курс не знаю. Не работает компас. Иду на привод!

— Понял. Продолжаю искать.

Напряжение уменьшилось, когда он увидел низко над морем истребитель. Сверху казалось, что он касается волн. Море было неспокойное, волнистое. Степан пристроился к самолету Астахова справа и передал по радио:

— Астахов! Пошли вверх, иначе будут подняты истребители!

— Красота какая!

— Немедленно вверх! Иначе уйду один.

— Понял! Держись плотнее.

Набрав высоту, установили связь с аэродромом. В эфире раздавались тревожные голоса наводчиков с командного пункта и руководителя полетов. Астахов торопливо передал:

— Идем домой. Все в порядке. Сообщите удаление!

— Вам посадка!

Пока были далеко от аэродрома, Астахов не придавал большого значения отклонению от задания в полете. У него и Ягодникова есть опыт, и лишняя опека им вредна. Так думал он, пока не увидел посадочную полосу. Тогда мысли приняли другое направление. Придется выслушать много обидного. Или он согласится с мнением командира, или его отношения с ним примут другую, нежелательную форму. Астахов приземлился первым, зарулил на стоянку. Никого, кроме веселого, трудолюбивого техника. Умышленно не торопясь, Николай подошел к командному пункту, присел на скамью, закурил. Ему не хотелось сейчас видеть командира, но Ботов не заставил себя ждать. Его маленькие глазки сверкали гневом. Астахов встал, доложил:

— Задание выполнил!

Он не думал, что в этой грузной фигуре может быть столько злости и в то же время выдержки. После утомительно долгой паузы Астахов услыхал слова, смутившие его. Была бы куда лучше ругань, разговор «на басах», но ни того, ни другого.

— Я просил Москву дать мне заместителя, способного воспитать, научить. Мне не долго осталось носить эту форму. Очень жаль, что моя просьба осталась невыполненной.

Командир ушел так же быстро, как появился. Ни слова больше. Астахов сидел и курил. Подошел Степан, но и он не присел рядом, а медленно проговорил:

— Все же это не война. Думаю, что сегодня ты был бо́льшим глупцом, чем я. По крайней мере теперь буду знать, с кем имею дело.

И он тоже ушел, не сказав больше ни слова. Астахов остался один… «Все же это не война». Рано стареешь, Степан, — думал Астахов. — Не война, это правда. На фронте все казалось проще; быстрее узнавали друг друга, и если что было не так, рубили сразу, сплеча. Все было подчинено одному закону: победить. Так было, и это «было» прошло, и сейчас ему не всегда понятна размеренная и планомерная жизнь летчиков, стремившихся прежде всего следовать букве закона, инструкции. Затишье. Нет больше отчаянных порывов, стремительных и опасных полетов в тыл врага, после которых радость от сознания собственной силы, победы, радость, толкавшая на новые подвиги. Не всегда летчики охотно садятся в кабину истребителя, и это бесило Астахова, он не сдерживал себя в разговоре с ними, порой был груб, и люди с ним держали себя как-то настороженно и уж, конечно, не откровенно. Вспомнился случай в детстве…