Камал Абуков - Балъюртовские летописцы

По моим ощущениям, в редакции все идет через пень колоду. Мои сотрудники пребывают в состоянии полудремоты, дисциплины никакой, на работу приходят не вовремя, уходят кто когда хочет. Хункерхан Хасаев, которого я еще не видел и жду не дождусь, уехал в командировку на дальние кутаны на три дня, прошло уже две недели — о нем ни слуху, ни духу. Если с ним ничего не случилось, придется объявить выговор. Удивительные порядки! Не нравится мне и панибратство сотрудников в отношении друг друга. Муслимат Атаевну все зовут тетушка Муслимат, а за глаза просто „тетушка“, как будто она не заведующая отделом, а простая базарная торговка, которыми наш Балъюрт буквально набит. Галича за его высокий рост зовут „торкалом“, и он не обижается. Варисова называют „гражданин начальник“, и он тоже в ус не дует. В коридоре постоянно снуют какие-то типы сомнительного вида, курят, плюют на пол, хабарничают с утра до вечера. Не газета, а какой-то веселый дом. Все это коробит меня, порой приводит прямо-таки в бешенство. Неужели так было всегда? Где же тогда хваленые порядки Чабувалова? Может, дисциплина развалилась за последние два месяца, пока в редакции не было „хозяина“? А может, эта анархия — просто вызов мне?

Сейчас у меня только два пути: или смириться со всем, или взять инициативу в свои руки. Но как, как это сделать? Не знаю как, но в такой ситуации — третьего не дано».

В субботу позвонила Яха. Когда раздались звонки междугородней, Казбек почему-то подумал, что звонят из обкома партии, интересуются его делами…

— Ты уже две недели не был дома, а обещал приезжать каждое воскресенье, каждое! — обиженно говорила Яха, — Далгат очень болен, высокая температура, плачет, зовет тебя.

— Хорошо, я приеду.

— Сегодня? — спросила Яха.

— Сегодня, к сожалению, никак не смогу, назавтра в номере стоит фельетон, надо все посмотреть как следует. Приеду завтра утром, — сказал Казбек.

Яха говорила что-то еще, но Казбек попрощался с ней и положил трубку.

Фельетон, о котором шла речь, был написан довольно бойко, со ссылками на похождения Остапа Бендера. Понравилось Казбеку и его название — «Грызуны». Грызуны — это и шоферы, продающие зерно частникам на трассе, и некоторые ловкачи в колхозах, что второсортное зерно выдают за семенной фонд, а разницу кладут себе в карман. Понравилось и то, что автор фельетона, следователь районной прокуратуры Саидханов, — выходит, человек, знающий существо дела — не понаслышке, а изнутри. Настораживало, что в фельетоне практически не было конкретных фактов, и упоминалась всего лишь одна фамилия — Идрисова, директора районного комбикормового комбината. Притом лично против Идрисова не было никаких выпадов, просто упоминалось трижды, что он — директор комбината и что на комбинате, видимо, не все в порядке и что «возможность расхищать создает воров». И таким образом, хотя фельетон был фактически безадресный, единственная фигурировавшая в нем фамилия создавала впечатление, что фельетон разоблачает именно Идрисова и что это он повинен во всех безобразиях. Казбек вычеркнул фамилию Идрисова во всех трех случаях. Увидев его правку, Галич сказал:

— Автор шуметь будет.

Казбек внутренне насторожился, но ничего не ответил Галичу, с деланным равнодушием пожал плечами.

А через полчаса к нему явился Саидханов. Он вошел в кабинет без стука, как в свой собственный, церемонно снял с маленькой черноволосой головы фуражку с большой кокардой, описал ею в воздухе перед лицом Казбека дугу и отрекомендовался, щелкнув каблуками давно не чищенных сапог:

— Имею честь представиться, Саидханов, ваш покорный слуга! — При этом его маленькие, словно натертые бараньим жиром глазки скользили с предмета на предмет, охватывали разом всю комнату и в то же время избегали взглянуть в лицо хозяину кабинета.

Казбек встал из-за стола, протянул Саидханову руку, тот пожал ее так крепко, что подумалось, он сделал это нарочно, чтобы показать свою силу.

— Присаживайтесь, — предложил Казбек.

— Премного благодарен, — все так же церемонно ответил посетитель, — рад с вами познакомиться.

— Спасибо, я тоже рад, — сказал Казбек.

— Что же это получается, дорогой мой товарищ Алимов, — начал Саидханов, усевшись на стул. — Мы пишем критический материал, рискуем, так сказать, во имя справедливости, как говорится, весь огонь берем на себя, а вы, стало быть, ущемяете критику. Как это понимать, милостивый государь?!

«Галантный, — язвительно подумал Казбек, — как будто из дворянского салона, а не с соседней улицы».

— Так что же вы мне скажете? — все так же не глядя в глаза Казбеку, повторил Саидханов.

«Начальник должен как можно больше молчать. Когда молчишь — не говоришь глупостей, это уже немало, — наставлял Казбека при расставании старейший редактор издательства Магомед-Расул. — И еще запомни одно золотое правило — старайся, чтобы не тебя спрашивали, а ты спрашивал».

Сейчас Казбек вспомнил эти наставления старшего друга и постарался последовать им.

— Скажите, пожалуйста, откуда вы знаете о сокращениях? — не отвечая на вопросы Саидханова, спросил Алимов. — Полоса в типографии, а туда, как известно, вход посторонним категорически запрещен.

Саидханов смутился:

— Вы не доверяете мне?

— Почему же, я просто выясняю. Налицо нарушение, я выясняю, кто виноват, кто пустил вас в типографию? Видимо, нужно будет каким-то образом наказать виновных.

— Никто не виноват, — грубо сказал Саидханов, краснея. — Вы прекрасно знаете, что у меня жена работает в типографии, ну, она вынесла мне полосу, ну и что здесь такого?

— Нарушение, — как можно мягче сказал Алимов.

— Ну да, конечно, у вас все права, — пробубнил Саидханов, — но почему не согласовать с автором?

— Вас не было, я согласовал с отделом, времени тоже не было — номер уже подписан в свет. А насчет того, что ваша жена работает в типографии, я не знал. Теперь буду знать.

— Это не имеет значения, — побагровел Саидханов, — вы больше нарушили, чем она, вы произвольно сократили!..

— Я убрал то, что считал нужным убрать. Против Идрисова нет никаких фактов, а по материалу невольно складывалось впечатление, что во всем виноват он. Натяжка получалась, вот я и убрал эту натяжку. В газете все должно быть четко.

— По-вашему, надо ждать, пока вора поймают за руку? — ледяным тоном спросил Саидханов. — Вы за попустительство? Вы это рекомендуете? А я утверждаю, что все отразил в протоколе…

— В фельетоне, — поправил его Алимов.

— Какая разница, фельетон — протокол, не в этом дело! Какие вам нужны факты? Разве тонны краденого зерна — это не факты? И это все имеет, имеет, я еще раз повторяю, непосредственное отношение к комбикормовому комбинату, к Идрисову! Атмосфера бесконтрольности, товарищ Алимов, порождает воровство!