Борис Шустров - Белые кони

— За Колю, — шепнула мать и пригубила из стакана.

С улицы послышался звук мотора, хлопнула дверца, и в сенях раздались уверенные, быстрые шаги.

— Мишка приехал! — радостно вскрикнул отец и побежал к двери.

Председатель Мишка, как и следовало ожидать, оказался крупным, серьезным мужчиной.

— Мишка, — семеня вокруг сына, припадая к его плечу, зашептал отец. — Беда-то какая, Мишка…

Мишка сразу кинулся к матери.

— Крепись, мамаша, крепись, — твердым голосом произнес он.

Мишка заметил Виктора и подал ему руку.

— Здравствуйте, товарищ, — сказал он.

— Мишка, он такой, — обращаясь к родне, для чего-то подмигивая и махая руками, говорил отец. — Мишка, он скажет…

— Рассказывайте, товарищ, — обратился председатель к Виктору. — Рассказывайте. Нам все интересно.

И родственники, словно только сейчас заметив приезжего, обернулись к нему. Штурман встал. Он смотрел на сухое лицо Колькиной матери, на глубокие ее морщины, горестные, запавшие глаза, смотрел и не мог выдавить из себя ни слова.

— Чем занимался Николай? — спросил Мишка.

Виктор, как на экзамене, смирно ответил:

— Коля был матросом.

Родня зашепталась.

— Матросом был.

— Колька-то, говорит, матросом был…

— Матросом… Матросом… Матросом…

— Как погиб? При каких обстоятельствах? — снова задал вопрос председатель.

Штурман перевел глаза на портрет.

— Николай погиб геройски, — твердо ответил он.

Колька смотрел на штурмана удивленно и чуть усмешливо.

— Колька! Он такой… Геройский! — прерывисто и громко крикнул отец.

— Геройски погиб Колька-то…

— Героем был…

— Героем… Героем… Героем, — вновь волной пронеслось в рядах родни.

— Мы шли с грузом из Красноводска, — медленно и трудно начал рассказывать Виктор. — В середине пути попали в шторм…

Штурман замолчал, мучительно стараясь припомнить какую-либо газетную историю, но в памяти уныло тянулись скучные, однообразные дни: погрузка и разгрузка рыбы, деревянные старые причалы, насквозь пропахшие килькой, темные сейнеры, то спокойное, то штормовое, но совсем нестрашное море, лезли в голову соленые рыбацкие анекдоты и пошлые разговоры о женщинах, а вот Кольку, Кольку штурман не помнил совершенно. Конечно же, он видел его на судне, возможно даже разговаривал с ним, даже наверное разговаривал, но о чем, когда, по какому поводу — не помнил. И вдруг штурману стало нестерпимо стыдно: его пронзила мысль, что, если бы его спросили сейчас о любом члене экипажа «Арктики», он ни о ком не смог бы ничего толком рассказать. Родственники смотрели на штурмана и ждали.

— Попали в шторм, — повторил Виктор. — Нас бросало как щепку. Николай стоял на вахте. Наш радист принял SOS, и мы пошли к тонущему судну. На море горел рыбацкий сейнер. Спасая товарищей, Николай погиб… Друзья его просили передать душевную благодарность родителям за такого прекрасного сына, — припомнив боцмана, добавил Виктор.

— Говорил я ему, сиди дома, — горько заметил председатель Мишка. — Так нет. В море ему захотелось.

— Миша, — укоризненно произнесла мать.

Отец отошел в сторону, повернулся спиной к гостям, и все увидели, как часто начали вздрагивать его костистые плечи. Мать сидела неподвижно, прямо и не плакала.

Виктор выбрался из-за стола и вышел на улицу. Какая-то девушка в белом платье вынырнула из темноты и пошла следом за ним. Так, гуськом, друг за другом, они удалялись и удалялись от Колькиного дома.

— Простите, — окликнула Виктора девушка.

Штурман остановился.

— Я Колина невеста, — подойдя, сказала девушка.

— Невеста, — повторил Виктор.

— Я слышала, как погиб Коля.

— Да, да. Это правда.

— Я знаю. Иначе не могло и быть, — просто сказала девушка.

Некоторое время они молчали.

— Коля обещал привезти мне из Сингапура маленькую обезьянку, — жалобно проговорила девушка.

— Сингапур, Монтевидео, Сидней… — заметив вопросительный взгляд Колькиной невесты, штурман пояснил: — Монтевидео — столица Уругвая. Расположен на берегу Эстуария Ла-Плата. А в Сиднее, австралийском порту, недалеко от пролива Порт-Джексон, находится знаменитый музей. Только ни я, ни Коля не были там. У нас «трамвайные рейсы» Астрахань — Красноводск, Гурьев — форт Шевченко…

— Коля хотел стать капитаном и приехать домой в белой фуражке с золотым «крабом».

Штурман, вынувший было сигарету, отбросил ее в сторону и побежал к дому Тихониных. Он вытащил из чемодана морскую фуражку, которую надевал всего один раз, на выпускном вечере, и подошел к матери.

— Возьмите, — сказал штурман. — Осталась от Коли.

Мать прижала фуражку к груди и беззвучно заплакала. Потом она передала фуражку отцу, тот — Мишке. Мишка — соседу… Бережно передаваемая из рук в руки, тихо плыла фуражка по кругу.

Виктор подхватил чемодан и вышел. Около плетня стоял пьяный муж Дуси, «интеллигент».

— До станции далеко? — спросил у него Виктор.

«Интеллигент» поднял голову.

— Ты кто такой? — заплетающимся языком спросил он, явно угрожая парню.

Штурман не стал с ним разговаривать, посмотрел на часы и торопливо зашагал по деревне. За околицей он оглянулся. Все избы были темны, кроме одной, тихонинской. Там, в свете, падающем из окон, шевелились люди. Штурман выскочил на дорогу и, посматривая назад в надежде заметить машину, пошел в сторону станции.

Шел он долго. Дорога была пасмурная, тревожная, потому что справа и слева стоял лес. Когда он кончился, штурман очутился в просторном и светлом поле. Виктор вначале не понял, почему оно такое светлое, и, лишь остановившись, увидел в конце поля огромное зарево. Самого солнца еще не было видно, но мощный и плотный свет зари уже насквозь просвечивал давешний березовый перелесок. За перелеском, перечеркнутые стволами деревьев, чернели прямые рельсы. Налево виднелись крыши станционных домиков.

Виктор подошел к широкому пню, поставил чемодан на землю и присел. Что он скажет Игорьку? «Здравствуй, Игорь. Все в порядке?» — «В порядке», — ответит Игорь.

— В порядке, — пробормотал штурман.

Ему подумалось, что сейчас, к примеру, он не смог бы болтать с Игорьком так, как он болтал всего двое суток назад. Весь тот разговор с Игорьком показался теперь Виктору далеким, суетным, да и вся его жизнь на Каспии вдруг повернулась какой-то незнакомой, чужой стороной, словно это была вовсе и не его жизнь, а чья-то другая, посторонняя и странная. Штурман припомнил, как сухо простился с ним боцман, ни «до свидания», ни «прощай», а матросы даже не оглянулись на него, уходившего навсегда, да и капитан не протянул руки, припомнил то утро Виктор Шурушкин, и ему стало не по себе. Ведь как-никак около года бок о бок жил с этими людьми, болтался в открытом море, праздники встречал вместе, и разговаривал, и шутил, и в трудные часы вставал рядом с ними на погрузку, таскал ящики с рыбой, но все это прошло мимо него. Приходя к себе в каюту, он забывал и свои слова, и слова товарищей, тяжелую работу, ложился на койку, смотрел на фотографию загадочного города Монтевидео и тосковал, жалел себя, завидовал Игорьку, а то садился за стол и строчил очередной рапорт. На минуту штурман подумал: а не вернуться ли ему обратно на Каспий, на свою низенькую маленькую «Арктику»? Она теперь в море, где-нибудь около Каспийска, идет и идет себе по тихой безмерной глади, а близ бортов то бултыхается тюлень, то выпрыгнет вверх, показав широкую спину, белуга, а в высоком небе черной точкой мечется заблудившийся баклан. В самом деле, не вернуться ли?