Альберт Усольцев - Есть у меня земля

Перед самым съездом на лед с невысокого, обитого бульдозером берега Барабин сказал:

— Остановись-ка, Алексеюшка!

Алексей остановился, думал, Борис возьмет ломик да пойдет пробовать крепость льда, а Барабин, отыскав в кармане ремешок, притянул педаль тормоза намертво к рулевому стояку.

— Затем, что на льду нельзя тормозить. Ты человек новый, можешь и забыть. А забросит нас в снег, копаться мало приятности. Не люблю я копаться. Вот и лопатку не вожу, ты заметил?

— А под сиденьем?

— Ах, чертенок глазастый, углядел-таки! Обо мне в районе слух ходит: «Без лопатки ездит!» Кто слух пустил, не знаю. Да пускай думают: авторитету больше. Я и в самом деле редко ее из-под сиденья достаю, хотя на всякий пожарный и храню, чем черт не шутит. Ну вот, тормоз я привязал, не убежит теперь. А ты, Алексеюшка, по льду шуруй на полной скорости. Не давай машине рыскать. Если поперек поведет, сбавь газок, двигателем тормози, а колесами передними осторожно выравнивай. Двигателем тормози в крайнем случае — коленчатый я недавно новый поставил, беречь надо. Шесть пол-литр на базе поверх цены выложил! Перед встречным не робей, мигни фарами, пускай он пережидает или пятится, нам таким делом заниматься не с руки, нам надо работнуть на страх врагам и на радость женщинам! Двигай, дорогуша!

Алексей что-то долго копался с ключом зажигания. Барабин понял его медлительность по-своему:

— Слушай, а может, ты боишься? Так скажи, никто не неволит, дело такое — лед весенний, впервой. Кстати, дверку левым локтем чувствуй. Я хоть и не боюсь, но тоже опасаюсь — прогноз-то врет-врет, да как угадает! Не трусишь?

— Есть маленько.

— Маленько — это хорошо. Давай потихонечку спускайся вниз, там на ветерке боязнь и выветрит.

Машина медленно двинулась по съезду, к синеющей ленте реки. Из-под колес в кузов било крупным галечником, словно какой-то неведомый счетчик начал отщелкивать первые метры неближнего пути.

Когда ЗИС сошел на лед, лишь глухо хрустнувший, управлять стало легко, словно автомобиль и в самом деле вырвался на первоклассный асфальт.

Четыре рейса они сделали за день. Нагрузились и в пятый раз. Уже стояла ночь. В редких локтинских домах теплились огоньки.

— Устал? — спросил Борис.

— Ага, — признался Алексей.

— Заскочим к моей невесте?

— У тебя здесь есть невеста? — удивился Алексей.

— А то нет! У хорошего шофера в каждой деревне по невесте, а в больших селах — даже по две.

— Послушай, а что же… Как же с Тоней?

Этот вопрос Алексей собирался задать Борису весь день.

— Что с Тоней? — спросил Барабин. — Вот дострою дом, введу ее как жену. Если она, конечно, согласится. У нас ведь с ней все дело расклеилось. Жить бы да добра наживать, а она мне: «Случайный ты, Борис, человек в моей жизни». И когда заявила-то — после рождения ребенка. Ну, говорю, коль так, что же — поживи одна, подумай. А знаешь каково в наших местах безмужней бабе с ребенком? Не считая моральный фактор, дрова заготовить для печки надо? Надо. Сена накосить… Пшенички на мельнице размолоть… Да что там говорить, деревня, она и есть деревня. Держаться бы ей за меня, как за каменную гору, а она вишь — «случайный человек»! А кто не случайный!

— Не судья я тебе, — сказал Алексей тихо, — но мне кажется… нехорошо…

— Я же сказал — дотяну дом, мебелью обзаведусь, тогда и женюсь.

— А вот это… «невесты»?

— Ну, бра-ат, сразу видно — молодой ты шофер, салага! А ты поезди по нашим дорогам, поночуй в кабинке, помокни, попитайся сухой корочкой, вот потом и поймешь — хорошо или нехорошо. Я считаю, что хорошо, удобно по крайней мере: сыт, пьян и нос в табаке!

— Не понимаю я тебя…

— А нечего и понимать: зеленый — езжай, красный — стой. Вот мы и подкатили.

Не успел заглохнуть мотор, как из дома, крепконького пятистенка с крепким пристроем и новыми воротами, выскочила девушка.

— Борька! — сказала она радостно. — А я думала, что своих забыл, коль за целый день не нашлось минуты подвернуть.

— Работа! — сказал Барабин. — Не хухры-мухры, двойную норму за день метанули. А ты ждала?

— А то нет, Борис, о чем ты говоришь. Ворота вот новые выстроила.

— Ворота — это хорошо. Загонять машину-то в ограду? Как у вас на нынешний год в деревне насчет воровства?

— Борис, зачем обижаешь? Думаешь, Локти — самая глухая и дальняя от «центра» деревня, так и…

— Ну-ну, и губу на локоть. Аннушка, я же пошутил. Шофер без юмора что сейф без задней стенки.

На мгновение они замолчали, потом Борис нарочито громко, специально для Алексея, проговорил:

— Не очень чмокай при поцелуе-то, с приятелем я, еще завидки возьмут.

— С приятелем?

— Вон в кабине. Стажер…

— Ой, ну чего я у ворот держу вас, заходите в дом. Как зовут твоего дружка?

— Алексеюшка.

Алексей неловко вылез из кабины. Как кавалерист, долгое время не слезавший с лошади, подошел на некрепких занемевших ногах.

— Здравствуй, Алеша! — сказала девушка так просто, словно давнее время знала его. — Аня.

Рука у Ани была мягкая и теплая. И вообще вся она источала какое-то домашнее тепло. Может, так просто показалось Алексею после длинного дня, бензиновой гари в кабине, тряски, грохота, сквозняков.

— Извините, мы вас разбудили.

— Ой, какой разговор, все равно мне на ферму уходить скоро.

Алексей опустил руку на радиатор и покачнулся, будто был не на земле, а на палубе вздыбившегося корабля.

— Плывет все, — признался он взявшей его под руку Ане. — Интересно так плывет…

— А ты как думал, — сказал Барабин, сливавший воду из радиатора. Хоть и потеплело, но оставлять машину с водой было опасно — береженого бог бережет. — А ты как думал, — повторил Борис так, что Аня, да и Алексей по голосу должны были догадаться: устал в этом рейсе только новичок.

Рука у Ани была сильная. Алексей почувствовал это, когда шел с ней по темному двору, поднимался по высокому крыльцу и пробирался по длинным, с запахом мерзлой капусты, сеням.

— Раздевайся. Умывайся, вода в рукомойнике тепленькая. Вот мыло, вот полотенце…

— Озадачили мы вас, — стеснительно проговорил Алексей, стягивая с валенок задубевшие резиновые чуни. Все шоферы в холодное время ездили в валенках, обутых в самодельные галоши-чуни.

— Да брось ты, — сказала Аня так по-свойски, словно была его старшей сестрой. — И давай на «ты», а? А то мне на работе «выканье» надоело: коров приходится навеличивать… молока дают больше. Как вы почивали, Февралька? Как вы чувствуете себя, Апрелька?

Алексею сразу стало легко от шутки Ани.

На углях, выгребенных из загнетки, шипели шкварки. Потом запахло жареной картошкой, и когда в дом вошел Барабин, на столе уже стояла сковородка, тарелки с холодцом, соленая капуста. А венчал все это графинчик.