Вячеслав Шугаев - Избранное

И вот додумался звонить Сереге, потому что Серега — выделяла и никак Сашка не мог его проучить.

Итак, Сашка закрылся в телефонной будке, уставился на знакомое окно и набрал знакомый номер.

— Квартира Лапшинецких?

— Да, да. Доброе утро, — весело ответил Серега.

Сашка потуже натянул кепку на мембрану.

— Сергей, тебе девять лет?

— Уже десятый.

Вдруг окно телефонной будки заслонила чья-то фигура, распахнулась дверь, и Степан Федорович Лапшинецкий протянул Сашке руку.

— Здравствуй, Саша.

— Здравствуйте, — прошептал Сашка и в растерянности стал жевать кепку, прикрывавшую мембрану. Серега прилип к окну и хохотал, корча рожи.

— Вот, Саша. Теперь наговоримся всласть. Это что за розыгрыши с утра пораньше? Мы с Серегой еще вытерпим. А вот жена у меня — сердечница. Из-за всего волнуется.

«Взял бы уж лучше за ухо меня. Да-а, батя задаст мне. А Степану Федоровичу лучше в глаза не смотреть».

— Из-за твоих звонков она пьет лекарства. Ей кажется, Сереге что-то угрожает, кто-то его преследует.

«Что он со мной сделает? Говорит и говорит. Хоть бы провалиться мне куда-нибудь».

— Степан Федорыч… я не подумал… я… я сгораю… больше не буду…

— Ты, дорогой Саша, не сгоришь. Я попрошу на телефонной станции, чтобы у вас сняли телефон. Ты сам, слышишь, сам расскажешь обо всем отцу. Ты придешь к нам домой и извинишься перед моей женой. Тебе все ясно, Саша?

— Да.

Степан Федорович оглядел себя и сконфузился:

— О боже! В каком я виде! Бегу, бегу. — Он был в пижаме и шлепанцах.

«Как же я бате-то скажу? Я, мол, звонил в чужую квартиру, глупости говорил — батя же побелеет, сразу за ремень! Лучше бы перед матерью Серегиной извиниться, а уж потом — бате сказать. Но как, как язык-то у меня повернется?!»

С мрачным сердцем зашагал Сашка в школу.

Вова Митрин каждое утро заходил за Мулей-выбражулей. Брал у нее портфель, мешочек со сменными тапочками, заглядывал в ее глаза. Вовино сердце замирало. Он готов был в такие минуты идти на край света с двумя портфелями в одной руке, с двумя мешочками — в другой.

В это утро Муля-выбражуля ждала его у подъезда, хотя обычно Вова ждал ее — ей же надо было завязать двадцать бантиков и бантов.

— Здравствуй, Владимир! Какое чудесное утро, правда? — Мули-выбражулины глаза сияли особенно ярко загадочно и с чуть уловимой печалью. — Ты не слышал, хотя бы случайно, таких слов: осень, прозрачное утро, небо как будто в тумане?

Вчера Муля-выбражуля была в гостях у двоюродной сестры — десятиклассницы, и та в присутствии одноклассника напевала эти слова.

— Здравствуй, Катя! — Вова постоял зажмурившись — так ослепили его Мули-выбражулины глаза.

— Мы должны запомнить этот день, Владимир.

— Хорошо, Катя. Я запомню его навсегда. — Вова потянулся к портфелям и мешочкам. — Я запомню, Катя, но до звонка осталось четырнадцать минут.

— В школе мы бываем каждый день. Если мы пойдем в школу, этот день сольется с другими. Как же ты его запомнишь?

— Постараюсь, Катя. Буду сидеть на уроках, заткнув уши и закрыв глаза.

Муля-выбражуля гневно прищурилась и отобрала у Вовы свой портфель и мешочек.

— Иди в свою школу и дожидайся, когда тебя выгонят с уроков! Если ты зажмуришься и заткнешь уши, тебя обязательно выгонят с урока. А я буду целый день гулять по парку и махать рукой улетающим вдаль журавлям.

— Я тоже хочу махать. Но ведь школа, Катя, школа!

— Знать тебя больше не хочу!

— Катя, нет!

— Пойдешь со мной в парк?

— Пойду.

— А школа?

— А в школу не пойду.

— Ой, Вовочка! Ты самый замечательный мальчик и нашей школе!

В парке гуляли по песчаным дорожкам, кружились на карусели, взлетали в туманное небо на качелях, беспрестанно восхищались и ахали над увядшей листвой, над поздними астрами, над поникшими, желтыми камышами посреди пруда. Вернее, восхищалась и ахала Муля-выбражуля, а Вова поддакивал, кивал головой, вымученно улыбался, сияя потным, толстощеким, румяным лицом. Портфели оттянули ему руки, ныли плечи и спина.

Муля-выбражуля присела на скамейку, открыла свой портфель.

— Вовочка, я совсем забыла! Мама вчера пирожное пекла. Ой, Вовочка, как мне тебя жалко. Ведь мальчики не едят сладкого. Ты настоящий мальчик, Владимир, и, конечно, не ешь. Не так ли?

— Так. Ненавижу сладкое. — Вова еле сдерживал слезы, потому что он обожал пирожное, мороженое и шоколадные конфеты.

— Ну, хоть кусочек, Вовочка, попробуй.

— Нет. Видеть не могу. — Вова отвернулся, у него легонько кружилась голова.

Потом они собрали крошки и отнесли их уткам, плавающим в пруду. Сентябрьское солнце тихо осветило Вовину белую макушку и золотистые банты Мули-выбражули, когда они склонялись над прудом и бросали крошки сонно и сытно покрякивающим уткам.

Но чем ближе подвигался день к обеду, к концу первой смены, тем больше Муля-выбражуля нервничала:

— Вова, как мы вернемся домой? Что мы завтра скажем в школе?

— Как сюда пришли, так и домой вернемся. Скажем, прогуляли. Как было, так и скажем.

— Ты с ума сошел! Что это за прогулки, когда надо учиться! Почему ты не отговорил меня? Почему со всем соглашался? Ты — мальчик и должен был понимать, чем все это кончится.

Вовино сердце закалилось в это утро и стало мудрее. Оно подсказало, что с Мулей-выбражулей не надо спорить, не надо оправдываться и доказывать, что она не права. Спорить с девочкой, поняло Вовино сердце, недостойно настоящего мальчика.

— Хорошо, Катя. Я виноват. Сейчас придумаю, как нам возвращаться и что нам говорить.

— Только побыстрей, пожалуйста. Я сама не своя. Мне так страшно. Ольга Михайловна, наверное, уже позвонила маме. Мама — папе. Ищут сейчас по всему городу. А мы гуляем, уток кормим.

Вова долго и мучительно размышлял, но ничего, кроме правды, придумать не мог.

— Катя, хочешь я пойду к твоей маме и скажу, что это я сманил тебя сбежать с уроков.

— Да?! — Муля-выбражуля обрадовалась было, но тотчас же спохватилась, вздохнула. — Нет, Вовка. Совсем уж нечестно. Спасибо, что ты такой добрый, но давай лучше вместе отвечать.

— Может, пойдем на площадь? Ребята соберутся после школы, может, вместе что придумаем.

— Хорошо. Хуже уж не будет. Пойдем на площадь.

На площади они встретили девочку Настю. Косы ее расплелись, перепутались, на плаще были оторваны пуговицы.

— Настя! Ты давно из школы? — окликнула ее Муля-выбражуля и Вова Митрин.

Настя не сразу услышала их, не сразу узнала.

— Настя, что с тобой?!

— Со мной? Чудо какое-то! Со мной наконец случилась неприятность!

— Ничего удивительного, — сказала Муля-выбражуля. — Сегодня у всех неприятности. Лучше скажи, Ольга Михайловна про нас спрашивала?

— Никто ничего не спрашивал. Я все забыла. — Девочка Настя мечтательно вздохнула и возвела глаза к небу.