Раиса Лыкосова - Встретимся на высоте

В Кукуе жили и другие эвакуированные. Они отличались от ольховчан если не платьем, то разговором, манерой держаться. Но особенно Натке нравилась Валькина мать. Впервые Натка видела такое нежное, белое лицо и такие черные грустные глаза, как у учительницы. Одежда Галины Фатеевны была всегда тщательно подогнана по фигуре, обувь начищена. Даже походка ее была совершенно особой. Ходила она как-то стремительно, легко и неслышно.

Одна за другой входили в класс усталые, одетые в фуфайки и пальто женщины, родительский актив. Зашел на школьный огонек и Баянов. Александр Иванович возглавлял вторую бригаду. Наслышаны о нем были многие, а видели не все. Особенно женщины из первой бригады. Когда в классе появился высокий худощавый мужчина в солдатской шинели с темной перчаткой на руке, громко говорившие до этого женщины вдруг притихли. Баянов поздоровался и внимательно оглядел помещение: тесно поставленные парты, большую зеленую карту, висящую рядом с классной доской, узкий высокий шкафчик с наглядными пособиями.

— Ну как, ребятишки не мерзнут? — спросил он учительницу, задержав взгляд на лежащих около печи дровах.

— Топим пока не скупясь, — ответила Галина Фатеевна и пододвинула Баянову стул.

Когда все разместились, Женя Травкина вышла к учительскому столу, рассказала о сорванном уроке и поставила вопрос о том, чтобы Натке и Тоньке, как «основным зачинщикам безобразия», снизили за четверть оценки по поведению.

Вслед за ней поднялся Баянов. Он расстегнул шинель, пригладил белесые кудри и внимательно посмотрел на Натку и Тоньку. И все сидящие за партами женщины, повернувшись в их сторону, тоже внимательно посмотрели на «основных зачинщиков безобразия».

Натка вцепилась в Тонькину руку и еще ниже склонила голову.

— Значит, Женя Филипповна настаивает Наталье Усаниной и Антониде Налимовой снизить оценки? — задал вопрос Баянов. — Видел я этот урок из окна конторы. Потом разговаривал с ребятами. Помню, что недовольными были все. Нельзя плохо одетых и полуразутых детей часами заставлять ползать. Как бригадир, могу сказать, что Наталья Усанина и Антонида Налимова летом неплохо поработали в колхозе, пасли телят. Озорные, конечно, подружки, но вполне сознательные пионерки.

Натка приподняла голову и поискала глазами мать. Та сидела около печи, недалеко от них с Тонькой, на одной парте с Оней-конюшихой. Густые темные пряди волос выбились из-под шали матери, но она не поправляла их. Мать внимательно слушала бригадира.

Для сидящих в этот поздний час в школьном классе Баянов олицетворял всех тех, кто ушел на фронт и сражался с врагом.

— Вот вы говорите — программа, — обратился Баянов к Жене Травкиной. — Правильно, но ребята воображают себя героями: Чапаевыми, Космодемьянскими. И если какое-то время отводить игре, им понадобится и ползать, и бегать, и знать все другие стороны военного дела. Уроки тогда интересными станут. — Баянов снова неторопливо пригладил белесые кудри и продолжал:

— Мы как теперь ребят называем? Натка Маряшина, Тонька Онина, Аркашка Киин. Это военные дети. Они растут на плечах одних матерей.

— Да и то сказать, часто мы видим их? — снимая шаль, вставила сидящая у печи Оня. — Стемна дотемна на работе.

— Нетрудно выставить одиннадцатилетним девчонкам плохие оценки по поведению. Но как об этом написать отцам или братьям на фронт? Вот, мол, вы там жизнью рискуете, а мы тут хулиганов растим. Так, что ли?

И учительнице, и сидящим на собрании женщинам понравилась речь Баянова. Они даже громко похлопали в ладоши по окончании ее. А Женя Травкина стала просить Баянова, как бывшего фронтовика, взять на себя уроки военного дела.

— А как же!

— Мужчине сподручнее! — поддержали ее женщины.

— Ну что ж! — сказал Баянов. — Как на то правление посмотрит. Я не против. Наши дети — наше завтра, А наше завтра — это победа над ненавистным врагом…

После собрания женщины одна за другой направились к дверям. Около учительского стола задержались Оня-конюшиха, Наткина мать, Женя Травкина и Баянов. Довольные вынесенным решением, Натка и Тонька тоже подошли к столу.

«Об Аркашке и рассыпанном горохе никто и не сказал?» — вдруг вспомнила Натка и прислушалась к разговору взрослых.

— Да какой мешок? Что вы! Я каждый день в конторе, ничего подобного не видела.

— А я говорю — есть! Сам девкам сказывал, — сердито наступала на Женю Тонькина мать.

— Конечно, Аркашка признался, — хмуро сказала Тонька, очевидно, недовольная тем, что Аркашку-то на собрании не прорабатывали.

— Раз дети говорят, надо проверить! — поддержала Оню и Наткина мать.

На темных окнах конторы блуждали слабые отблески света. Было ясно, что в комнатах топятся печи, но на двери почему-то висел замок. Баянов потоптался на заснеженном крыльце, подергал замок, пошарил в карманах, но ключа не нашел. Пришлось Тоньке сбегать за ключом к счетоводу Рукомойникову.

Мешок, как и говорил Аркашка, стоял в чулане конторы. Правда, его не сразу нашли. Он был укрыт ворохом пологов. Когда их разрыли, в мерзлой настылости заснеженного чулана сразу запахло гороховым полем. С минуту все удивленно молчали, разглядывая крупное, изжелта-белое, чисто провеенное зерно.

— Бабы! Это что ж за оказия? — сипло, волнуясь, первой начала сокрушаться Оня. — На-ко те, чудеса какие! Кто горох по карманам таскат, кому, может, и горошницу варят. А девок наших ни за что ни про что виноватят. На-ко те! Теперича ясно, кого взгреть-то надо!

— Откуда он тут? Почему? — посыпались разом вопросы.

— Кому ясно, а мне, например, ничего пока не ясно, — покачал головой Баянов и, подняв выше лампу, посветил на мешок.

— Александр Иванович, может, это от косарей осталось, — сказала Женя.

— Может быть, может быть, — думая о чем-то своем, быстро проговорил Баянов. — Завтра разберемся.

— Если от косарей, почему остатки не заприходованы? На склад не сданы? — удивилась Наткина мать. — А обеды косарям, правильно, Кия варила.

— Наверняка Рукомойников в курсе. Вот бумажная душа Рукомойников! Ротозейство какое! — возмущенно покачал головой Баянов и передал лампу Жене Травкиной. Затем, дружески похлопав Натку и Тоньку по спинам, бригадир подвел их к мешку.

— А ну-ка, товарищи пионеры! Подставляйте карманы. Это вам за проявленную бдительность. За то, что добро колхозное стережете. — И, наклонившись к мешку, Баянов зачерпнул две полные горсти стылого гороха и высыпал в карманы девчонок.

Дома хозяйничала баба Настя. Мать и брата Натка видела лишь поздно вечером. Толя уходил в школу в соседнее село Танып еще затемно. Мать поднималась и того раньше. Она ездила с хлебным обозом на станцию. Хлеб будут возить до глубокой зимы. Проехать вперед и обратно пятьдесят километров по проселочной дороге и разбитому тракту на исхудалых, надорванных тяжелой работой лошадях — дело нешуточное. Нередко мать возвращалась глубокой ночью.