Раиса Лыкосова - Встретимся на высоте

Выбежала воскресным утром Натка на улицу. Земля, крыши домов, нескошенное ржище, ели в лесу — белое все, как на мельнице, будто ровным слоем крупчатки обсыпано. И такой свежестью на улице пахнет, как в доме, когда пол вымоют или ранние огурцы в чашку нарежут. По словам бабы Насти, этот снег не растает уже. Значит, пришла зима. До чего нарядна снежная улица! Над каждой трубой то белый, то синий, то сиреневый столбик дыма в небо выметывается. И каким только дымом не пахнет: еловым, березовым, пихтовым, осиновым. Потопталась Натка во дворе, побросала снежки, вдруг видит: Валькина труба не дымит.

«Может, захворали», — подумала Натка и побежала в дом эвакуированных. Раскрыла дверь в кухню и поняла: что-то случилось. На столе огарок свечи едва теплится, а учительница в пальто, в бурках, в шарфе сидит на дровах у камина и, как маленькая, шмыгает носом. Тут уж Натка совсем удивилась: оказалось, учительница плачет потому, что не может растопить камин. Валька лежит на печи и подает матери советы разные о том, как дед Ванека растоплял печь берестой и еловыми шишками. Сбегала Натка домой, принесла сухое липовое полено, нащепала ножом лучины и растопила камин учительнице.

Весело загорелись дрова. Нагрелась и заалела плита. В комнате от этого светлей стало. Галина Фатеевна, Натка и Валька сели за стол и стали пить чай с сахарином. Раскраснелась учительница, сняла пуховый шарф, стянутые обычно в узел черные косы по плечам распустила. Совсем как девочка сидела и радовалась теплу и сладкому чаю. Удивлялась про себя Натка: куда девалась суровая учительница. Галина Фатеевна так же, как они с Валькой, наклонялась низко к столу и дула на блюдечко.

— Буря на море! — весело кричала Валька.

— Шторм! — смеялась учительница. — Девятый вал!

— Буря на сковородке! — захлебываясь смехом и обжигаясь чаем, кричала и Натка.

В это время зашли в дом Егорша и Вовка Налимовы, Толя и еще несколько комсомольцев. Чай пить все отказались. Егорша обвел взглядом пустую комнату и сказал:

— Мы собираем пожертвования для фронта. Кто что может.

— Да, да, — Галина Фатеевна сразу стала серьезной. Она тоже обвела взглядом пустую комнату, но ничего, кроме пальто и бурок с калошами, в которых они с Валькой ходили в школу, тут не было. Валька решила помочь матери, подскочила к кровати, вытащила из-под нее чемодан и раскрыла. На дне чемодана лежали какие-то книжки, Валькин резиновый мячик, учительницына нарядная кофта с кружевным воротником и еще что-то из мелочи, в том числе костяной портсигар.

— Вот! — счастливо запрыгала Валька. — Это папин, — и протянула портсигар комсомольцам.

— Да, да! Возьмите, — виновато улыбнулась учительница. — Все должны бить врага, я понимаю, но больше у нас, кажется, ничего нет.

— Наши город Краснодар сдали, — печально сказал Толя. — Вы уже знаете?

Большие черные глаза учительницы стали еще шире, нос враз побелел.

— Красно-дар? — глухо переспросила она по слогам и села на кровать, будто ноги ее враз отказались держать. — У меня мать там больная и три сестренки, — все так же сдавленно и тяжело сказала учительница.

Она сидела на кровати, опустив голову и плечи, и все молча смотрели на нее, не зная, что дальше делать. Потом Галина Фатеевна медленно встала, сняла с гвоздя желтый пуховый шарф.

— Он теплый, — сказала учительница, протягивая комсомольцам шарф.

— Да что вы! — уставились они на нее. — Зима у нас лютая. Как же вы-то будете?

— У меня берет теплый, — зябко повела плечами учительница, протягивая им шарф.

— Ну нет. Что вы! Что вы! — дружно замахали руками комсомольцы, пятясь к двери.

— А шлем можно? У нас есть, с красной звездой, — спросила, подскочив к комсомольцам, Натка. — Дяди Андрюшин. Он на Ольховке в братской могиле лежит похоронен.

Егорша внимательно посмотрел на Натку, на ее выгоревшую русую челку, темную россыпь веснушек на высоких скулах и тонком носу.

— Говорят, ты на дядю Андрюшу похожа. Шлем этот, Наташа, дорогая память для твоей семьи.

— А еще баба Настя клубок шерсти напряла. Варежки вяжет. Я сбегаю.

— Сиди, — важно сказал Толя. — Сам разберусь. Галина Фатеевна, вы уж извините. Как неловко получилось-то.

— Не подумали. И к вам, к эвакуированным, завернули. — Комсомольцы торопливо попрощались и ушли. Костяной портсигар и шарф остались лежать на столе.

Учительница и девчонки снова сели за стол. Валька и Натка молча пили чай с сахарином, учительница сидела неподвижно и смотрела в окно на белые припорошенные снегом дома и деревья.

— Валя, шли бы на улицу. Все-таки первый день зимы, — очнувшись от своих мыслей, сказала учительница.

Когда Натка и Валька выбежали с санками на улицу, высокий берег Ольховки уже кишел школьниками, Починковские четвероклассники вовсю сражались с пятиклассниками-таныпчанами в снежки. С горы по дороге к Ольховке несколько ребят катались на лыжах и санках. Тут же, неподалеку, старшеклассники заливали катушку для малышей. Скатились Натка и Валька несколько раз с горы и решили сбегать за Тонькой. Тонька и Панька по воскресеньям помогали матери на конном.

В конюховке слабо горел фонарь, потрескивали еловые дрова в топке, но никого не было. Натка и Валька прижались продрогшими спинами к беленым бокам печи. На крыльце заскрипел снег, кто-то неловко дернул пристывшую дверь. Путаясь ногами в полах длинной борчатой шубы, на пороге появился дед Иван с санками и мешком картошки. Дед сбросил мешок, затолкал санки под нары и, увидев девчонок, обрадованно засуетился. Придвинул к печи скамейку, смел с нее кусочки еловой коры.

Снова заскрипел на крыльце снег. Широко распахнулась дверь, и в конюховку с огромными охапками мочала ввалились Тонька и Панька. Ребята побросали мочало на нары. Панька потушил фонарь, разделся и стал подбирать ровные концы мочала, Тонька, обрадовавшись девчонкам, начала подбрасывать в топку дрова. Скоро в конюховке стало тепло. Натка и Валька тоже сбросили пальтишки и сидели теперь на скамейке, привалясь к печи спинами.

Дед Иван развязал мешок, положил на стол десятка полтора картофелин, нарезал их тонкими ломтиками и положил на покрасневшую плиту. В конюховке, кроме обычных, устоявшихся запахов дегтя, потных хомутов, мочала, запахло печеной картошкой. Панька закрепил середину мочальных концов за вделанный в стенку крюк, начал вить веревку.

— Это что будет, кнут? — поинтересовалась Валька.

— Угадай, — хитро сощурился Панька, продолжая умело и быстро скручивать и свивать концы.

— Дед разве совсем сюда перебрался? — оглядывая внушительный мешок картошки, спросила Натка.

— Ночует иногда, — ответила Валька.

— Это коням картошка, — помогая деду переворачивать ломтики, тихо сказала Тонька. — Тем, которые с лесозаготовок вернулись.