Раиса Лыкосова - Встретимся на высоте

— А давай возьмем там.

— Где?

— На конном.

На конном, за складами-сараями, стоял высоко огороженный березовыми жердями стожок сена.

Девчонки завернули к стожку. Постояли минуты две около изгороди, оглядываясь и прислушиваясь к звукам. Тихо было в полях и на конном. Над жидким заречным осинником разлился малиновый закат. Деревню окутывали сиреневато-сизые сумерки.

Не сговариваясь, Натка и Валька одновременно нырнули под жерди.

Пока, царапая руки о заледенелую корку, теребили грубое, состоящее из осоки и камыша сено, сердчишки их стучали часто и загнанно.

Их подвело полное отсутствие опыта в таком деле: увлеклись и забыли об осторожности.

Рядом с санками лежала уже не одна охапка, когда позади себя они услышали тихий скрип, как будто кто-то разминал в ладонях крахмал. Зажав в красных от мороза кулаках пучки сена, девчонки оглянулись. Сгорбившись, к стогу осторожно подходил Ванека. В руках он держал трехрогие деревянные вилы.

Узнав девчонок, дед остановился и строго насупился. Покачивая головой, промычал что-то осуждающее. Затем, собрав на один навильник всю их добычу, положил на санки. Вручил им вилы и, подталкивая в спины, приказал идти впереди, а сам повез санки. Варежки девчонок так и остались лежать у стожка.

Опустив головы и поминутно оглядываясь, как бы кто не увидел, Натка и Валька напряженно двигались на прямых ногах.

Проведя их под таким конвоем по всему двору, Ванека остановился около конюховки. Вынес зажженный фонарь и, подняв его над головами девчонок, долго и осуждающе смотрел им в лица.

— Отпустите. Мы больше не будем, — размазывая по веснушчатым щекам слезы, громко заревела Натка.

Валька стояла насупившись, разглядывая свои подшитые дедом черные валенки. Дед опустил фонарь и пошел к конюшне, жестами заставив девчонок везти за ним санки. Зайдя в коридор длинной конюшни, Ванека повесил фонарь на столб и показал девчонкам на ларь.

Валька и Натка, дотянув санки до ларя, остановились тоже. В стойлах стояли и лежали лошади с потными, обвисшими боками. Открыв деревянный засов, немой вошел в одно из стойл и оставил дверь полуоткрытой. Гулко стукнули по деревянному настилу копыта.

— В контору, наверно, поведет? — вздрагивающим от волнения голосом заговорила Валька.

— Я почем знаю.

Натка подошла к стойлу, заглянула, чем занят был дед. Валька тоже подошла. Длинная буланая кобыла, пытаясь подняться, мотнула несколько раз головой и осталась лежать. Дед отбросил со лба ее черную гриву, и Натка узнала в буланой кобыле с выпирающими ребрами и ключицами Рыбку.

До войны к Рыбке боялись подходить даже парни. Это была красивая лошадь, прозванная так за резвость и особую плавность движений.

Немой принес в ведре мешанину — вареную картошку с мякиной. Поставил ведро на пол, пододвинул его к морде лошади. Рыбка раздула сизые замшевые ноздри и потянулась к ведру. Пока она медленно жевала мешанину, дед сходил в сарай и принес банку с дегтем. Завел Натку в стойло, передал фонарь, показал, как надо его держать, а сам стал смазывать ранки на шее и спине лошади, на тех местах, куда надевают хомут и седелко. Валька тоже зашла в стойло, навалилась на косяк двери.

— Натка, дед не поведет. Вот увидишь. Он добрый.

Рыбка по-прежнему жевала мешанину и, вздрагивая кожей, медленно поворачивала голову, смотрела, как дед врачует ее.

— Это Рыбка, — уже ободрившись, сказала Натка. — Я в ночное на ней ездила.

— Ты на Рыбке? В ночное? — ехидно рассмеялась Тонька, остановившись в дверях стойла с охапкой соломы. — Курица Мокрая. На лесозаготовках надорвалась Рыбка. А то бы она нас пустила в стойло…

Немой, смазав ранки, погладил лошадь по тощим бокам, связал длинную неухоженную гриву на лбу в косу, чтобы не лезла в глаза, и пошел в другое стойло. Иссеченные морщинами щеки его были влажны.

На дверце этого стойла дегтем было выведено «Шайхула». Шайхулу девчонки хорошо знали. Давно ли, кажется, они ездили с дедом за сеном на этой невысокой белой кобыле. Дверцу Ванека за собой закрыл, и им видна была лишь понуро опущенная белая голова лошади с черной косматой гривой. Шайхула висела на вожжах. Дед поднес картошку к отвислым сизоватым губам ее. Лошадь отвела в сторону морду. Влажные глаза ее были мутны.

— На рогоже подтянули, чтобы легче стоять было, — бросила солому подошедшая к стойлу Тонька, — видишь, под брюхом рогожа. Тоже с лесозаготовок вернулась. Лежала все, теперь на боках пролежни.

Дед еще раз попытался накормить лошадь, но Шайхула понуро отводила в сторону морду.

Чуть слышно застонав, Ванека прижал к голове лошади темное большеносое лицо и долго стоял так, гладя ее шею. И странно: было что-то общее между этими надорванными тяжелой работой и голодом лошадьми и безмолвно страдающим от жалости к ним, тоже изнуренным трудом и заботой старым конюхом.

— Нечего подсматривать, тут не кино, — глаза Тоньки горели и зло поблескивали. — Пошли. Поможете жеребят накормить.

Натка обрадовалась приглашению: значит, Тонька не видела, как дед вел их под конвоем. Если узнает — засмеет.

— Валя, хочешь на жеребят посмотреть? Шерстка у них мягкая, мягкая. Хвостики такие кудрявенькие и голосок тоненький. Ох и забавные. Правда, Тонь?

— Угу, — направляясь к выходу, хмыкнула Тонька. — Были забавные, да все вышли.

Она провела девчонок в дальний конец двора, открыла двери старой конюшни. Здесь в двух больших загородках жались друг к другу жеребята. По дощатому коридору между загородками шел Панька и вез их санки с сеном. Жеребята как по команде выстраивались вдоль изгороди, тянули к нему головы, тоненько ржали и всхрапывали.

Натка вся сжалась, словно ожидая, что ее вот-вот ударят кнутом. Валька, потупившись, смотрела себе под ноги. Дойдя до середины коридора, Панька остановился. «Вот сейчас снимет сено и узнает санки». Натка остановилась и напряженно ждала.

Свалив около ларя сено, Панька кивнул девчонкам и вышел. Скоро по деревянным желобам, что тянулись вдоль стен, зашумела вода. Значит, Панька теперь черпал воду из колодца и сливал в колоду, из которой были выведены концы желобов. Жеребята лениво пили и сердито фыркали, видимо, ждали чего-то более вкусного.

Из квадратного отверстия, вырезанного в дощатом потолке конюшни, послышался сначала простуженный кашель Тоньки, затем посыпалась в коридор солома. Пока Тонька сбрасывала с чердака солому, девчонки успели сбегать за варежками.

Жеребята перестали пить воду и, толкая друг друга, сбились в кучу около того места, куда падала солома.

— Ничего себе! Разве жеребята солому едят? — удивилась Натка.

— Когда с сеном смешают, едят, — спускаясь по деревянной лестнице в коридор, ответила Тонька.