Сергей Сартаков - А ты гори, звезда

— Среди нас нет никого, кто имел бы отношение к Центральному Комитету, — быстро сказал Крохмаль, давая понять остальным, как следует держаться.

— Тем лучше, — проговорил Фуллон. — Ваши документы… Гм! Яголковский Флориан и так далее. И кто же вы по своей специальности? Что привело вас сюда и откуда?

— Я инженер-технолог. Как видите по прописке, живу в Пятигорске.

Фуллон прикрыл глаза. Так посидел, подергивая губами в веселой усмешке, как бы соображая, стоит или не стоит ему открывать уже сейчас свои карты, и все же решился:

— До инженера-то вы, господин Крохмаль, еще не доучились. И напрасно. А то, что бежали из киевской тюрьмы два с половиной годика тому назад, нынче же из архангельской ссылки, вряд ли приведут вас в прелестный город Пятигорск, где прописан ваш, то есть инженера Яголковского, фальшивый документик.

Следующим был взят паспорт у Гальперина. Фуллон его долго оглядывал, сопоставляя наклеенную на паспорт фотографическую карточку с другой фотографией, извлеченной из бокового кармана своего мундира, и, наконец, удовлетворенный, засмеялся:

— Стало быть, вы из Сидранска, Юлиан Иосифович? — спросил и, получив подтверждение Гальперина, продолжил: — И по фамилии Черепушко. Но из киевской тюрьмы вместе с господином Крохмалем ведь сбежал не Черепушко, а Гальперин. Как вы можете объяснить это?

— Никакого Крохмаля и никакого Гальперина не знаю, и ни в какую тюрьму никогда я не бывал заключен; надеюсь, так же, как и вы, господин Фуллон, — невозмутимо ответил Гальперин.

— Значит, теперь у вас есть надежда посидеть в тюрьме! — весело воскликнул Фуллон. — Следующий!

— Маринич Владимир Михайлович, сотрудник газеты «Одесские новости», — Квятковский подал свой паспорт.

— Возможно, возможно! — посмеивался Фуллон, складывая паспорта в стопочку. — Только что-то Маринича среди членов ЦК вашей партии не припомню. Следующий!

— Михаил Иванович Прокушев, студент, — сказал Розанов и протянул документ.

— Очень приятно! — Фуллон взял паспорт, не читая положил на стол. — А, извините, прилежанием в школе не отличались? Случалось бывать и во второгодниках? Для студента годочки-то несколько велики. Следующий!

— Теслюков Василий Дмитриевич, исполняющий дела секретаря при прокуроре житомирского окружного суда, — заявил Носков. — Паспорта при себе не имею.

— Напрасно! — сочувственно сказал Фуллон. — Хоть чужой, поддельный, а документ всегда надо иметь. Вдруг полиция поинтересуется. Так ведь недолго и в беспаспортные бродяги попасть. А тогда… — и повертел растопыренными пальцами. — Следующий!

— Беспаспортный бродяга, — сказал Сильвин.

— Я тоже, — присоединился Карпов.

— И я! — заносчиво воскликнула Александрова.

Фуллон слегка опешил. Это уже было дерзостью, неприкрытой насмешкой над ним. Видимо, он очень заигрался с этой публикой, позволил себе выйти из официального тона, обрадованный тем, что Дубровинский и по паспорту оказался Дубровинским, а Крохмаля и Гальперина он опознал по приметам, тщательно описанным в охранном отделении. Ему сейчас бросили вызов. Поднимать перчатку он не станет. Генерал Шрамм предупредил сразу, посылая на операцию по захвату главных деятелей РСДРП, приверженцев Ленина, что следствие будет серьезным и что руководить этим следствием будет лично он сам. Пусть Шрамм и сбивает с них спесь. Он умеет. Что же касается сопляка, вторым назвавшегося беспаспортным бродягой, вот-то, наверно, был бы он поражен, если сказать, что именно он, спасибо ему, потащил за собой филерский хвост к этому дому. А остальное уже не было трудным. И Фуллон, загадочно показывая пальцем на Карпова, произнес только:

— Благодарю вас! — А затем совершенно сухо предупредил: — Господа, вы все будете обысканы. Имеющим документы лучше сдать, не дожидаясь этого.

Из внутренних покоев вернулись полицейские надзиратели и привели с собой Андреева. Он вошел хмурый, сбычившийся, шаркая по полу домашними шлепанцами. Его красивое лицо, с цыганским разлетом густых черных бровей, отражало крайнюю степень презрения к вышагивающим позади него агентам охранного отделения. Чувствовалось, что его так и распирает желание садануть их под ребра согнутым локтем.

— Господин полицейский чин, — глуховатым, бухающим голосом проговорил Андреев, — эти ваши архангелы стащили меня больного с постели…

Фуллон поднялся, сказал с достоинством:

— Имею честь представиться, Леонид Николаевич! Отдельного корпуса жандармов штабс-ротмистр Фуллон.

— Не имеет значения, отдельного или не отдельного и штабс или не штабс, — сказал Андреев, обдергивая на себе длинную, неподпоясанную рубаху с расстегнутым воротником, не то стыдясь, не то, наоборот, гордясь своим затрапезным одеянием. — Что нужно штабсу от писателя Леонида Андреева?

— Не имеет значения — писатель или не писатель Леонид Андреев, — задетый за живое, ответил Фуллон, переменив спокойный тон на начальственные раскаты. — Вы арестованы как соучастник тайного совещания противоправительственных заговорщиков.

— Угу! Что еще мне приписывается? — хрипловато пробубнил Андреев. И вдруг озарился наивной детской улыбкой: — В ночном горшке под кроватью ваши подручные обнаружили гремучую ртуть?

— Шутить, Леонид Николаевич, у вас не отнимается право, — сказал Фуллон. — Но свободы лишить вас я обязан. До последующих распоряжений высших властей.

Выдержать это было невозможно. Дубровинский вскочил со стула, подбежал к Фуллону:

— Господин штабс-ротмистр, Леонид Николаевич не имеет решительно никакого отношения к нашему совещанию. Он даже не видел ни разу ни одного из нас, кроме меня, и то, когда я, совершенно незнакомый ему человек, имел дерзость попросить разрешения собраться вот здесь. Мы все свидетельствуем, что Леонид Николаевич болен и не показывался в этой комнате. Арестовывать знаменитого писателя лишь за то, что неизвестные ему…

— Господин Дубровинский, — оборвал Фуллон, — ваше свидетельство ни к чему, все это будет проверено следствием, в том числе и сколь незнакомы хозяину квартиры собравшиеся у него люди. Что же касается таланта Леонида Николаевича, перед коим и я преклоняюсь, смею напомнить: не менее знаменитый писатель Максим Горький, как вам должно быть известно, ныне также находится под арестом. И простите, Леонид Николаевич, если заимствую ваши слова, не за то, что обнаружено у него в ночном горшке под кроватью.

Он открыл портфель, вытащил из него бумагу и принялся составлять протокол о задержании группы подозрительных лиц и о произведенном у этих лиц, а также в квартире писателя Андреева обыске. Полицейские ощупывали карманы арестованных, выбрасывали на стол их записные книжки, портмоне, ключи, проездные билеты, все до мельчайших предметов, найденных там. Прибыли и еще чины в жандармских шинелях. Фуллон распорядился, чтобы они с понятыми приступили к осмотру и всех наружных помещений, слазили на чердак, открыли сараи и особо проверили поленницы дров, сложенных у забора.