Николай Олейник - Жилюки

Кренится на кореньях, подпрыгивает воз, фыркает лошаденка, а вокруг — тишина, густая, спокойная. Ни ветра, ни привычного осенью шелеста, — все притихло, словно ждет чего-то неизвестного, великого и величественного, расстилает перед ним праздничную дорогу.

— Андрон! — уже второй раз окликает Текля. — Так как? Эти, как их, колхозы, у нас будут?

— Ну да, — горделиво говорит Жилюк. — Может, не сразу, а будут.

Текля молчит: хоть бы не рассердился… И все же опять решается:

— Да говорят… будто в них голодают.

— Говорят враги, а ты за ними. Того не подумала, что не так-то просто на хорошее хозяйство выбиваться. Да еще после таких войн, потасовок, какие у них там были.

Нынче Андрон на диво спокойный, не слышно от него ни словечка плохого, словно переменился человек с тех пор, как панов прикрутило.

— Ты что думала — там рай? — продолжает свое Андрон. — Манна с неба падает? Эге-ге! На этом свете, слышишь, нашему брату без мозолей не прожить. Зато там человек работает на себя. Никто над ним не издевается… Потому что — человек. — Андрон и сам удивляется своему красноречию и, чтобы загладить впечатление, переводит разговор на другое: — Ну, далеко еще до этих кислиц? Так весь день можно проездить.

Текля спохватилась.

— Остановись! — крикнула она. — Вот тут, кажется. Нет, словно подальше, — оглядывалась вокруг.

Ехали чащей. Где-то позади осталась Глуша со своим вечным беспокойством, где-то бушевала война, коптила небо пожарами, а тут царствовали тишина, легкая прохлада и запахи… Запахи листа, грибов, поздних цветов и кислиц.

— Вот тут как будто, — сказала Текля. — Вон за тем холмиком.

Дорога медленно шла в гору. Мелкий, перетертый копытами песок вязко цеплялся за ободья, воз едва двигался.

— Ну же! — подгонял лошаденку Андрон. — Не сойти ли нам? — И он первый соскочил на землю. — Но, холера!

Текля шла в стороне, приглядывалась, а мыслями была за лесом, около своего дома, хозяйства, своих детей. Вот и дождались, слава богу, иного времени. Бегут паны и осадники. Воля шествует в Великую Глушу. Правду говорит Андрон: это только злые языки плетут всякое про Советы. Как-никак, а земелькой наделят. А будет земля — будет хлеб и к хлебу. Да и скотину какую-никакую дадут. Из панской. И детям, тому же Степану, не надо будет скрываться. Только бы вернулся поскорее да женился. Недаром Софийка снова зачастила в их дом. Ждет… Видите, полька, не нашего рода, учительница, а куда повернула! С Гуралем, да с этим… как его?.. с Хоминым заодно. Вот и пойми ее. Поляки и те разные бывают.

Она сказала Андрону, чтоб поворачивал, а сама подалась напрямик. За той вон лещиной и кислицы. Верно, достоялись до сих пор из-за этой чащи. Были бы на виду, давно бы отряхнули их люди. А так — сохранились… Расчищая густые ветки, Текля пробиралась к деревьям, примеченным раньше, когда неожиданно ее остановил и заставил встрепенуться грубый окрик:

— Стой!

Жилючиха замерла.

— Ты кто будешь? — Из-за куста вышел высокий, в офицерской форме мужчина, держа наготове пистолет.

— Я… — не находила слов Текля. — Я здешняя…

— Партизанка?

— Что вы, пан? Какая я партизанка? Кислицы собираем… Из Глуши… Вон и муж идет. Жилюковского рода. Сын Павло в войске.

— Капрал Жилюк! — крикнул офицер куда-то в кусты.

Через несколько минут из чащи вынырнул Павло.

— Сынок! — забыв все на свете, кинулась к нему Текля. — Что с тобой сделали, сын?

— Мать? — спросил Жилюка офицер и, получив подтверждение, исчез.

— Что ты здесь делаешь, сын? — со слезами на глазах спрашивала Текля. — Оброс… Исхудал… Не заболел ли?

Павло молчал. Глаза его ни на минуту не успокаивались, пальцы нервно дергали вытертый ремень карабина.

— Выйдем на дорогу, там отец, — взяла его за рукав.

— Больше никого? — наконец вымолвил он.

— Никого, никого. Только мы вдвоем… За кислицами думали.

Вела его, словно малого или слепого, из чащи. Увидев Павла, Андрон остановился. Стоял хмурый, насупленный.

— Таким ли я думала видеть тебя, сынок? — всхлипывала Текля.

— Цыц! — оборвал ее Жилюк. — Дай нам поговорить… Ну, здорово, сынок. Что ты здесь делаешь?

— Отряд тут наш остановился, — хмуро сказал Павло.

— Остановился? А куда же путь держите?

— Трудно сказать, — пожал плечами капрал.

— Так уж и трудно? — не отступал Жилюк. — А может, мне сказать, а?

— Говорите, если знаете.

— А ты не знаешь, холера ясная? От кого же вы прячетесь? Немцы еще вон где… От кого? От нас с матерью да от таких, как мы?

— Тише, а то услышат, — оглянулся Павло.

— Боишься? Оглядываешься? Словно волк, прячешься от людей? Нет, хлопче. От народа не спрячешься. Народ все видит, все примечает.

— Да хватит тебе, старый, — вмешалась Текля. — Зови лучше домой. Возвращаются же люди. Слышишь, сынок? Бросай этот лес…

— Помолчи, Текля! — метнул на жену злой взгляд Жилюк. — Он сам знает, что делает. Если есть еще совесть, придет… попросит у людей прощения. А нет… — Андрон повернулся, сплюнул, отцепил с люшни вожжи и стал поворачивать обратно.

Павло стоял, опустив голову. Понурый, с синяками под глазами. Старательно отутюженный когда-то мундир загрязнился, вытерся. Правая пола подпалена.

— Куда же ты, Андрон? Стой! — чуть не кричала Текля.

Жилюк остановил воз, некоторое время молча глядел на сына. Павло тоже поднял глаза — лишь на мгновение, скользнул ими по матери и снова опустил.

— Так, сын. Запомни мое слово.

— Пошли, Павлуша, — всхлипнула, впившись в его рукав, Текля.

Павло задумчиво покачал головой, осторожно расцепил материнские пальцы.

— Не могу, мать. Простите. Не пустят меня.

— Я буду молить всех. Я вымолю прощение. Пошли.

— Не могу.

Он повернулся и побрел назад. Ссутулившиеся плечи (на правом, обвисшем, — карабин), вялая походка… И вдруг перед Теклей черным маревом предстала та ночь, тот разговор, и поле, и перепелята в овсе… Закрыла глаза руками и поплелась за возом, не видя перед собой дороги, поливая ее горькими слезами.

У села, как только переехали Припять, Жилюка остановили.

— Магарыч с тебя, Андрон, — подступили к нему несколько дозорных.

— Как же! Магарыча только и недоставало! — не принял шутку старый.

— Он еще и не верит! Знал бы — сам предложил.

— По какому такому случаю?

— Да Степан приехал! В постерунке — или как его теперь? — сидит. На танке примчался из Копани. С красными бойцами. Там такие орлы!

— Ой! — всплеснула руками Текля. — Что же вы сразу-то? Андрон, поехали, хватит вам…

— Ну, спасибо, если правду говорите, — поблагодарил Андрон за весть. — Будет и магарыч, как же.

«Вот холера ясная. Пропали бы эти кислицы. Потерял полдня, расстроился, а в селе такая новость. Событие такое…»