Николай Олейник - Жилюки

Оккупанты повернули в Глушу только на следующий день. Все воскресенье валом валили они на восток, а в понедельник в середине дня автомашина и десять мотоциклистов съехали с большака и прогрохотали в сторону села. В распадках немцев кто-то обстрелял. Вернее, раздалось несколько выстрелов, пули пролетели над головами солдат, которые тут же соскочили с мотоциклов, залегли и открыли огонь. Стрельба продолжалась минут десять. Когда немцы убедились, что в лощине опасность им не угрожает, они цепочками, с автоматами наготове, направились к хатам. Это были рослые, дебелые парни, одетые в зеленоватые мундиры. На головах — легкие шапочки-пилотки, на ногах — тяжелые, грубой кожи ботинки. Погода стояла теплая, слегка парило, и солдаты расстегнули воротники, позакатывали рукава. Издали, когда не стреляли, они напоминали косарей.

Тем временем отряд мотоциклистов с треском и громом влетел в село, пронесся пыльной улицей к площади и, никого не встретив, понесся назад. Через несколько минут машина и сопровождавшие ее мотоциклисты остановились у сельского Совета. Из машины вылезли двое — немецкий офицер и человек в штатском. Офицер кивнул солдатам, и те бросились в помещение. Вскоре один из них вышел и развел руками: дескать, никого нет.

В сельсовете действительно было пусто. Чья-то рука еще заранее аккуратно выбрала из ящиков все бумаги, оставив только пустые столы и шкафы. Над сельсоветом не развевалось и полотнище алого флага, — видимо, его тоже сняла чья-то заботливая рука. Офицер и тот, в штатском, сами осмотрели все комнаты дома и вышли. Обоих явно что-то раздражало. Офицер нетерпеливо начал прохаживаться перед крыльцом, часто посматривая на часы. Похоже было на то, что ему обещали встречу, но никто не явился, и он теперь должен ждать здесь, на чужом пустыре, в безлюдье. Ждать неизвестно сколько и чего, разве что пули из-за угла. В окружающую тишину офицер не верил. Личный, правда пока еще не богатый, опыт подсказывал ему: на оккупированных землях мирной тишины быть не может. Рано или поздно она взорвется. Его задача — предупредить этот взрыв. Любыми способами, любой ценой! В инструкциях говорилось, что достигнуть этого можно только при условии ликвидации первопричины, возбудителя в массах волнений, ведущих к взрыву. Стало быть — при ликвидации людей, формирующих мысли масс, ведущих их за собой. В этой дикой и удивительной стране ничего нельзя понять. Нигде не оказывали им такого сопротивления, не давали такого упорного боя, как на границе по Бугу…

А сейчас… Разве эта тишина, это молчание — не война?

Обер-лейтенант Отто Краузе — так звали офицера — нервно сорвал кожаную перчатку, хлопнул ею по ладони. «Черт возьми! Сколько можно ждать? Эта свинья, — посмотрел на штатского, — наверное, думает, что я, чистокровный ариец, буду торчать здесь до ночи. Прошло полчаса, а площадь пуста — ни души».

— Что все это может означать? — наконец не выдержал Краузе, обращаясь с вопросом к штатскому.

Тот пожал плечами. Он был не меньше удивлен и обозлен.

— Я предлагаю… — начал было он, но немец прервал его:

— Вы их всех знаете?

Штатский утвердительно кивнул, достал из внутреннего кармана бумагу, подал офицеру.

Краузе внимательно просмотрел список, аккуратно, не торопясь сложил его и спрятал в планшет.

— Хорошо. Вы поведете, — сказал после некоторого раздумья и, подозвав унтера, распорядился: — Будете старшим. Я останусь здесь.

Глуша снова зарокотала чужими мотоциклами, запылила улицами…

Не успел Андрон спрятаться на огороде, как оккупанты уже были во дворе. Его сразу же заметили и пальнули из автоматов поверх головы.

— Hände hoch!

Жилюк, не понимая их окрика, все же поднял над головой свои тяжелые, большие, рабочие руки. Солдаты еще что-то приказывали, но он их не понимал. Тогда кто-то из солдат ткнул его прикладом автомата в спину. Андрон упал, но его тут же подхватили и повели к хате.

— А-а, выродок старый! — обрадовался, увидев его, штатский.

Жилюк поднял голову: очень уж знакомым показался ему этот голос. Точно, это он, бывший управляющий имением графа Чарнецкого, Тадеуш Карбовский. Не прикончили тогда гадюку, она теперь и выползла из норы. Андрон отвел взгляд.

— Что, не рад встрече? — подошел ближе Карбовский. — Отпустите его, — сказал по-немецки солдатам, которые все еще держали старика под руки. — Или, может, не узнаёшь?

— Узнал… как не узнать? — снова взглянул на него Андрон.

— Почему же потупился? Почему гостей не встречаешь? — тараторил Карбовский.

Старик молчал. Опустил голову и думал свою тяжкую думу.

— Жалеешь, что паном мало побыл? — продолжал Карбовский.

— Какой же из меня пан, — хмуро ответил Жилюк. — Лучше о своей панской судьбе подумайте.

— Поболтай!

— Спрашиваете — я и говорю.

— Ты у меня еще поговоришь… Где Степан?

— Он мне не исповедуется.

— Спрашиваю: где? — Карбовский коршуном подлетел и двинул Жилюка кулаком в подбородок.

Андрон покачнулся, но тут же оправился от удара и, стиснув свои каменные кулаки, ринулся на бывшего управляющего.

— Вяжите его! — завизжал тот.

Жилюка отволокли к хлеву, скрутили — даже в суставах хрустнуло — руки, связали чем-то жестким, что сразу врезалось в тело.

— Пан Тодось! — неистово закричала выбежавшая из хаты Текля. — И за что вы на нас такую кару напускаете? Да разве мы… Господи! — Она металась между солдатами и Карбовским, падала ему в ноги, готова была целовать его запыленные дорожной пылью ботинки.

А Карбовский свирепел. По его приказу солдаты выволокли из хаты Софью. Она стояла перед управляющим, стройная и напряженная, как тополь в бурю, и от этого казалась еще более прекрасной и недоступной; двумя руками прижимала к груди ребенка. Михалёк плакал, держался ручонками за шею матери и пугливо поглядывал на солдат.

— Кого я вижу! — оскалился Карбовский. — Как вы себя чувствуете, пани? — Он подошел к ней почти вплотную, Софья даже ощутила отвратительный запах его пота и слегка подалась назад. — Какая радость!

Молодая мать с дитем на руках смотрела на пришельцев полными страха глазами. Какой же он гнусный, этот Карбовский! Он подурнел, как-то высох и сморщился. Только глаза пылают еще большей ненавистью и злобой.

— Чего вы от нас хотите? — вымолвила наконец Софья.

— Где муж?

— Пошел куда-то, а куда — не знаю.

— Не знаешь? — зашипел Карбовский. — Свинья!

— Как вам не стыдно? — с трудом сдерживая себя, чтобы не сказать чего-то, проговорила Софья.

— Гадина! Хорошо, что мы встретились. Я теперь всем вам отомщу, всем, проклятым, за все!.. За все! — Он схватил Софью за косу. — Патриотка! — скривил ироническую усмешку. — Против своего народа, отчизны?! Где этот болван, этот коммунист? Где?! — рванул, заламывая Софье голову.