Екатерина Шевелёва - Испытания

Детишки подрастали, слава богу, здоровыми. Наташа возила их через весь город в разные кружки Дворца пионеров, Сергей не помнил в какие. Оставив Мишу и Аришу на занятиях, Наташа выстаивала очереди за овощами и фруктами. На обратном пути она тащила рюкзак с покупками за плечами, руки были заняты детскими вещами, а сын и дочка топали рядом, держась за мать.

Сергей порой завидовал жене: чем плохо проводить целые дни с детьми? Они такие занятные.

— Где ты работаешь, папа? Где ты работаешь? — начинал обычно Миша.

— Где, где? — тихонько вторила Ариша.

— В издательстве.

— А что ты там делаешь? Что ты там делаешь?

— Рисую, а иногда пишу.

— А как ты рисуешь и как ты пишешь?

— Стараюсь рисовать и писать хорошо.

— А если ты нарисуешь и напишешь плохо? — лукаво допрашивал Миша.

— А если плохо? — тихонько вторила Ариша.

— Тогда я все рву и выбрасываю.

После ужина (разговор шел за столом в кухне) Миша увлек Аришу в большую комнату, носившую громкое название: «гостиная». Через некоторое время, удивленный необычной тишиной, Сергей пошел взглянуть на детей. Оба были взмокшие, занятые делом: рвали на мелкие клочки газеты и журналы.

— Было все очень плохо написано и нарисовано! — объяснил Миша.

Или, например, однажды Сергей послал жену к именитому автору показать проект оформления книги: был уверен, что Наташа гораздо лучше, чем он сам, сумеет «подать» иллюстрации. Наташа заехала к автору с детьми, после Дворца пионеров.

Вечером Ариша сказала, что они с мамой были а доме, где все блестит — пол, столы, шкафы, посуда, лампы и все другое, «которое не знаю, как называется».

— А тебе понравилось? — спросил Сергей сына.

— Я все думаю и думаю!

— О чем ты думаешь и думаешь?

— Я все думаю и думаю: где же они там бегают и играют в мячик?

Сергей расхохотался, представив себе квартиру, заставленную великолепными импортными гарнитурами, и удивился, что Миша готов заплакать. Наташа мгновенно вмешалась:

— Папа совсем не над тобой смеется, а над теми, у кого столько вещей, что правда негде побегать…

Сейчас, метельным январским вечером 1980 года, на пороге темной Наташиной комнатушки Сергей вспоминал, как три месяца назад малознакомые соседи принесли бесчувственную Наташу из Красного Бора; как, придя в себя, она дико кричала, что Миша и Ариша погибли и пусть ей не лгут, будто они живы, пусть лучше скажут, где их похоронили.

И Сергей, и врач, и соседи пытались возражать: никто не кричал, может, ветер свистел в деревьях, а Наталье почудился детский крик! Но возражения еще больше взвинчивали ее. Выкатив глаза, она разражалась задыхающейся бранью и проклятиями… по адресу матери, Люции Александровны Крылатовой. В болезненном бреду Наталье, судя по ее ругани, казалось, что в несчастье, которое она вообразила, виновата ее мать, постоянно беспокоившаяся за Мишу и Аришу и накликавшая на них беду. Даже в те минуты, когда сознание Наташи светлело и она, слыша голоса Миши и Ариши за стеной, начинала понимать, что детишки живы-здоровы, злоба ее по отношению к матери не спадала. Наташа твердила, что ее мать хочет подкупить внуков подарками, а лучше давала бы ей, Наталье, больше денег на всестороннее гармоническое развитие не только Миши и Ариши, но и самой Натальи и также выдающейся личности эпохи Инны Лаквердовой!

Наверно, надо было бы в первые же часы Наташиной болезни показать ей Мишу и Аришу и снять тем самым тяжелый стресс. Но Сергей боялся, что детей, привыкших к вдохновенному красивому лицу матери, испугает ее искаженная физиономия.

Позвонить теще Сергей решился не сразу: опасался, что брань Натальи доведет, не дай боже, Люцию Александровну до инфаркта; что он тогда будет делать с двумя детьми?!

На третий день болезни жены позвонил все-таки Сергей теще. Та сразу же приехала, вошла к Наташе и без всякого косноязычия, металлически строго, словно диктор телевидения, сообщающий о трагедии, произнесла:

— Щенок Тишка из цеха, где работает Горелов, попал под мотороллер в тот вечер. Щенок визжал, а тебе показалось, что кричит ребенок.

— Щенок погиб? — переспросила Наташа.

— Да, — твердо ответила Люция Александровна.

— Помоги мне встать с постели, мама, и дай что-нибудь, валерьянки, что ли, — попросила Наташа и прошептала: — Директором школы я не останусь, я больше не выдержу «шашлыковщины»!

Сергей вспоминал, как потом, по вечерам, отложив на минуту шитье или штопку, Наталья странно выжидательно глядела на него. Обычно он не выдерживал:

— Что ты так смотришь? Если я буду помогать тебе выстаивать в очередях за апельсинами, не на что будет их покупать! И картошку, и свеклу, и хлеб, и молоко. Ничего даром не дают! А ты ведь зарплату больше не получаешь!.. Если я буду помогать тебе таскать авоськи, кто будет на работе? Сидеть!.. Называется, построили новый район, а магазинов нет; не то что ресторана — простенькой столовки нет, бани нет, ничего нет!

Сергею казалось, что жена в душе согласна с ним, что ее теперь еще больше, чем его самого, злят бытовые неурядицы, вырастающие в проблемы, с которыми раньше она довольно легко справлялась.

Однако и теперь Наталья возражала ему, — наверно, просто по инерции:

— Диетическую столовую уже открыли. Но, по-моему, лучше правильно кормить детей дома. Гастроном уже есть. Скоро откроются другие магазины.

Иногда Наташа начинала вспоминать давнюю свою поездку в Сибирь и загоралась, как в первые дни их встречи:

— Да разве в Москве трудности?! Живем в тепле, и груз не по ледовому настилу тащить!.. А ты знаешь, какой сибирский ветер? Он молча налетает, острый, как нож… А если долго смотреть на вихри Братской плотины, кажется, будто летишь в космос!..

Может быть, если бы он взял да нарисовал Братскую плотину, просто по рассказу жены, все сложилось бы у них иначе? Висела бы в их «гостиной» изумительная картина «Братск — Наташин космос». Любуясь ею, выросли бы детишки. А каждому, кто захотел бы купить шедевр выдающегося художника Сергея Чекедова, он, Сергей Чекедов, отвечал бы: «Нет, не продается!» И жена подтверждала бы: «Это наша семейная реликвия!»

Потом Наташа стала запираться в своей комнатушке. Стала уходить из дома. На день, даже на два. Звонила, что переночует у подруги. Обычно так случалось после участившихся в ноябре — декабре «чекедовских командировок». В кругу приятелей Сергея они были известны именно так, в кавычках. Ибо Сергею Чекедову частенько предлагали махнуть с начальством на рыбалку, или за грибами, или на зимнего кабана. Услужливость Чекедова постепенно наращивала его авторитет у начальства.

Почти в самый канун Нового года Наташа ушла спозаранку после возвращения Сергея из очередной «командировки». Появилась во втором часу ночи. Сказала, что до вечера занималась с участниками «хора комсомольских песен первых пятилеток», которому второго января надо было выступать, а пианист заболел. Домой к новогоднему бою часов уже не успевала, поэтому пошла на Красную площадь. Так и встретила Новый год — одна.