Екатерина Шевелёва - Испытания

— Бесплатно занималась?

— В общественном порядке.

— Могла бы зарабатывать как аккомпаниатор!

Упрек вырвался у Чекедова от возмущения: ведь дети, если бы не теща, остались бы без елки. Правда, сам Сергей в «командировке» присмотрел одну небольшую, удивительно пушистую, пока лесничии на лыжах окружали для начальства кабана. Но раздумал рубить, хотя мог бы договориться.

Дело в том, что, уезжая из дома, он брякнул, будто командировка на КамАЗ. Глубже залезать в брехню, — мол, елка с КамАЗа — не хотелось.

Теща примчалась около полуночи, обсыпанная снегом и хвоей: шофер такси не смог проехать, пришлось ей бежать, увязая в сугробах: уже казалось, что не елка на плече, а целый дремучий бор. Сергей слушал ее рассказ краем уха — ведь самое главное было то, что тещин сюрприз в конце концов попал в дом, детишки визжат от счастья, бабушку уже забыли, занялись коробкой с украшениями, задвинутыми было под тахту.

Люция Александровна тем временем схватила бумагу и карандаш и через минуту протянула зятю рисунок: в правом верхнем углу листка пунктиром праздничный стол, внизу под грудой хвойных веток — муравьиная женская фигурка. Сергей вежливо кивнул, сунул листок в карман. Люция Александровна вспыхнула:

— Сейчас изображу более понятно! Наглядное обучение, как в детском садике!

Она снова подбежала к столу, набросала что-то на клочке бумаги, окликнула зятя:

— Видишь, я кубик нарисовала? На каждой его стороне по одному слову: «елку» «принесли» «домой». Ты пока умеешь воспринимать только плоскость, на которой слово, а надо видеть объемно. Весь кубик. Да еще можно подержать его на ладони, покрутить так и сяк. Тогда почувствуешь, как ее, елку, «принесли». Метель почувствуешь, сугробы: освещенные дома там, где раньше были пустыри. Яркие дома. Как новогодние елки. Золотистое облако вдали, над центром Москвы. Словом, почувствуешь и осознаешь процесс, а не только схватишь результат. Понятно?

Сергей кивнул, хотя ему было и непонятно и неинтересно. Ему действительно важен был результат. А как же иначе? Получая недавно заказ на оформление книги, он радостно предвкушал не рабочий процесс — размышления, черновые наброски, поиски, находки, а тот момент, когда он сдаст готовые иллюстрации. И гораздо более отдаленный момент, если уж совсем размечтаться, когда он преподнесет Гале Лапочкиной экземпляр книги со своими иллюстрациями. В нарядном переплете, чтобы не стыдно было поставить в шкаф рядом с другими роскошными изданиями…

Но сейчас, на пороге темной Наташиной комнатушки, он мысленно по-новому взглянул на те более чем двухнедельной давности новогодние рисунки Люции Александровны. Увидел их так, словно каждый был с пояснительной подтекстовкой.

Прежде всего он отметил, как, впрочем, уже бывало раньше, умение Люции Крылатовой как бы отстраняться от себя, от своей личности, будто одно «я» приказывает, другое «я» выполняет: вот, мол, она, та женщина, которой холодно, боязно, но ничего, она вытерпит! «Кстати, умение, характерное для поколения первых пятилеток», — подумал Сергей.

Старуха Люция Крылатова отказала себе в сентиментальной встрече с бывшими соратниками по фронтовой Москве.

Она откровенно хотела получить от Сергея справедливую оценку своего поступка — не для себя, а для своего поколения. Пусть он и его друзья вспомнят когда-нибудь, что умели комсомольцы первых пятилеток отказываться от приятных, щекочущих глаза сантиментов ради более дальновидных дел. Например, ради создания праздника детишкам.

Второй новогодний рисунок Люции Александровны был, оказывается, яснее ясного, отражал ее натуру. Так вот почему она не ахала, не охала безнадежно по поводу волокиты, недоброкачественной работы, хищений, хулиганства и всего прочего! Она видела, старалась видеть не выплеснутую пену, а глубинное течение. Предвидела исправление ошибок. Не поднимала крика, подобно Гале Лапочкиной, когда ее буфет лишался обещанного дефицитного ассортимента. Видела процесс. И, очевидно, настолько верила в правильность и справедливость этого социального процесса, что недостатки были в ее представлении лишь временными отклонениями от него.

Сергей усмехнулся, вспомнив: «блажен, кто верует» — выражение, известное ему с детства от матери, богомольной ткачихи, которая умудрялась вперемежку напевать церковные гимны и фабричные песни.

…На другой день после ухода Наташи он послал теще, которая была в отъезде, большую телеграмму. Ответ еще более напугал его: «Где Наташа не знаю тчк думаю моя дочь не вернется повторяю моя дочь не вернется».

Проклиная косноязычие тещи, Сергей кинулся звонить в различные справочные.

— Гражданин муж, повторите, как она была одета, как выглядела. Поношенное коричневое пальто с белым воротником искусственного меха? Черные резиновые сапоги? Вязаная белая шапочка? Тридцать пять лет? Темноволосая? Хорошо. Подождите.

Сергей ждал сто лет, пока наконец служащая Бюро смертей — он запомнил, наверно, на всю жизнь телефон 294-31-52 — не промурлыкала добродушно:

— Черные резиновые сапоги есть. Но пальто не коричневое, а синее поношенное. Блондинка.

В списках Бюро несчастных случаев, как выяснил Сергей, тоже не оказалось, по выражению «дежурной справочной», подходящей жертвы. Хотя черные резиновые сапоги были на нескольких пострадавших. «Почему столько черных резиновых?» — удивился Сергей.

Позвонила по междугородной Люция Александровна. Выяснилось, что текст ее телеграммы надо было разгадывать, как ребус. Теща, оказывается, имела в виду, что не вернется былая Наташа, что реальная жизнь ее переделает.

Сергей решил продолжать разыскивать жену. Да, конечно, сначала к участникам хора песен первых пятилеток. Хора, который Наташа, очевидно, считала настолько важным делом, что ради него могла отказать себе в домашней встрече Нового года.

Сергей уже давно мысленно представлял себе реденький невзрачный вокальный ансамбль: седины, одутловатые щеки, подслеповатые глаза, нездоровая полнота. Сначала неуверенные голоса, потом все крепче. И, наконец, охваченные ветром песен своей юности, люди подтягиваются, выпрямляются, сбрасывают годы с плеч…

А хор-то оказался молодежным: ребята из производственно-технических училищ. Они разучивали и исполняли песни, звучавшие на строительстве Днепрогэса, Магнитки, в первых тоннелях московского метро. Песни, которые когда-то подхватывали челюскинцы, папанинцы, Валерий Чкалов, герои первых дальних советских перелетов.

У хора был пожилой руководитель-дирижер и юный тощий пианист, наверно действительно часто болеющий. Сергей в перерыве спросил про Наташу. Руководитель объяснил, что Крылатова была бы очень хороша для них, хотя бы как сменный аккомпаниатор, да вот недавно заявила о своем намерении найти оплачиваемую работу. А «вокальный ансамбль» пока не в состоянии платить никому ничего.