Екатерина Шевелёва - Испытания

Сегодня самым досадным было то, что «языка» уже вели, но у самой немецкой проволоки часовые открыли огонь, пленный завозился, и Орлов, видно сгоряча, пристукнул его.

— Хочешь выслужиться, а не помочь делу, — сказал подполковник так, словно перед ним стоял не Гориев, а Орлов, — геройство показать! Кому твои восемь мертвяков нужны! Я тебя спрашиваю как командира взвода. Да! Старший сержант Гориев, вы назначаетесь командиром взвода пеших разведчиков. — И подполковник добавил, словно отвечая своим мыслям: — Война, товарищ учитель!

Орехов догадывался, что старшему сержанту не доставляет большого удовольствия новое назначение, которое является как бы еще одним звеном, связывающим с кадровой армией. Безусловно, этот худощавый молодой человек с нервным узким лицом и серьезными глазами мечтал после окончания войны вернуться к педагогической работе, не хотел бы остаться кадровым офицером.

Алексей Кондратьевич считал и себя, и Гориева по натуре людьми мирных профессий. Но, с другой стороны, не дольше как вчера, беседуя с генералом, командиром дивизии, он поймал себя на странном чувстве. Генерал в нескольких словах сообщил командирам полков полученные им подробности о положении на юге. Причем не столько содержание, сколько особенный тон речи невольно раскрывал чрезвычайную значимость сталинградской победы. И тут Орехов позавидовал военачальникам, которые находятся в самой гуще событий, решают успех войны. Позавидовал и понял, что эта зависть — зависть офицера, военного человека…

«Переделывает понемногу нас война», — думал Орехов, глядя на старшего сержанта и стараясь представить себе Павла Гориева как учителя, у классной доски.

Но мысленному взору являлись поломанные парты, выбитые окна и человек в шинели, с автоматом через плечо — такой, каким он был сейчас перед Ореховым, — с бледным напряженным лицом. Воображение отказывалось нарисовать мирную школьную обстановку.

И тогда подполковника на мгновение охватил малодушный страх за свою семью. Он прекрасно знал, что жена с двенадцатилетним Валерием и семилетним Виталиком живет почти в полной безопасности, под Москвой. Но ведь весь уклад жизни исковеркан, привычный жизненный строй нарушен. Кем станут его мальчики, у которых отняты нормальные условия воспитания? Себялюбцами, дельцами? Вполне возможно! Жена пишет, что Виталик абсолютно исхулиганился, а Валерий начал курить и торгует папиросами. Правда, жена пишет об этом в юмористическом тоне, но и этот тон пугает Орехова. Неужели спекуляция стала в тылу обыденным явлением? Похоже на то, раз о торговле папиросами можно писать почти шутя.

— Что с мальчишками делать, посоветуйте, товарищ учитель! — неожиданно для Павла спросил Орехов. — Вот жена пишет… Дела семейные вам, конечно, чужды, но как педагог…

— Я женат, товарищ подполковник.

— Ну тем более. Впрочем, — коротко вздохнул командир полка, — сейчас не время об этом. Принимайте взвод. — Он в упор посмотрел на Гориева и добавил: — В 14.00 капитан Березов приедет, проведет разбор. Вы свободны, товарищ командир взвода. В 16.00 явитесь ко мне.

До приезда начальника разведки дивизии капитана Березова оставалось пять часов — время отдыха разведчиков. Павел с некоторой горечью замечал, что с каждым днем войны ему все привычней и привычней жизненный порядок, казавшийся вначале почти неприемлемым. Война становилась бытом, особенно ощущалось это в обороне. Люди спали, ели. И боевые задания, из которых часто не возвращались живыми, называли мирным словом «работа». Организм человека, очевидно, приспосабливался к острому дефициту сна, к пребыванию под землей, к фронтовой пище.

Вначале Павлу казалось как будто даже кощунственным по отношению к родному дому называть ящик из-под артиллерийских снарядов обеденным столом. Теперь же он сам, возвращаясь в блиндаж, говорил:

— Вот и пришли домой!

А себя и напарника, с которым постоянно ходил в ночной поиск, Павел по примеру остальных разведчиков именовал попеременно «мужем» и «женой»: тот, кто оставался в блиндаже и должен был готовить обед на двоих, был «женой». Не казались уже Павлу неуместными ни комментарии всего взвода по поводу фотокарточки чьей-либо девушки, ни откровенные интимные рассказы товарищей. Он только сам не любил раскрывать душу. И мало кто из окружающих знал, что Павел Гориев женат, что жена его, Белла, — дочь известного хирурга, студентка Московского мединститута.

— Белла — жена… Жена — Белла… — почти механически бормотал Гориев, спускаясь в блиндаж разведчиков.

— Убили твою «жену», парторг! Самому придется обед варить, — встретил Павла негромкий голос, Павел вздрогнул от неожиданности. В следующую секунду он понял, что убит командир взвода Голубев. Если со взводом на задание шел Гориев, уже не требовалось присутствия Голубева. И, оставаясь в блиндаже, тот всегда варил обед на двоих, как самый заправский разведчик — «жена», хотя по званию и по должности ему не положено было делать это.

По узкому проходу между земляными нарами Павел добрался до своего места, которое уже давно привык называть постелью. Место Гориева было крайним от стола, под окном, занавешенным пестрой немецкой плащ-палаткой. На столе горел туго смотанный кабельный провод — распространенное освещение в блиндажах. Самодельная лампа из снарядной гильзы была часто излишней роскошью, поскольку требовала бензина или керосина. Смотанный кабельный провод зажигали с одного конца, горела изоляция и резина; страшно коптила, горела неровным беспокойным светом, но сравнительно ярко.

Павла клонило ко сну. Голова стала тяжелой. Дремота путала мысли и ощущения. Блиндаж казался не то ялтинским ущельем Учанкош, не то Красной пещерой, что возле Симферополя, — экзотикой, знакомой с детства. Сосед по нарам, Дмитрий Орлов, приподнялся и взглянул на Гориева недобрым взглядом.

Сделав над собой усилие, Павел сказал свежим голосом:

— Отдыхайте, Дмитрий. Капитан Березов приедет после обеда, — и закрыл глаза.

…Соседу Гориева по нарам Дмитрию Орлову не спалось. Он снова переживал минувшую ночь.

Облака, слава богу, то и дело заслоняли луну. Светлая ночь будто проваливалась в необъятный омут. Пользуясь темными провалами, ползли разведчики. От снега пахло осыпавшейся хвоей, мерзлой корой, заячьим пометом и металлом.

Вдруг стал бить немецкий пулемет. Может, боевым чутьем догадались о передвижении разведчиков? Или даже обнаружили их? Пулемет бил с короткими перерывами так близко, что, казалось, было слышно, как от стрельбы звенит обледенелая проволока перед немецкими траншеями.

В промежутки тишины Орлов стал торопливо резать проволоку. Невольно зажмуривался при звуках металлического лая. Все движения Дмитрия были инстинктивны. События развертывались независимо от его воли, словно он был безотказно действовавшей частью, щупальцами громадной выверенной машины.