Екатерина Шевелёва - Испытания

Но в какой-то миг тишины, когда немецкий пулемет молчал, а торопливо разрезаемая проволока, казалось, оглушительно звенела, ясное осознание происходящего пришло к разведчику.

Это был миг осмысливания действительности и подчинения ее человеку, хотя могущество человека выразилось в очень простом решении. Настолько простом, что его трудность можно оценить, лишь представив себе воочию лилово-голубую вечность, пулеметный лай, нанизанные на проволоку и похожие на черепа консервные банки с черными немецкими этикетками.

В момент высшего напряжения физических сил, инстинктивно разрезая проволоку тогда, когда смертельный огонь затихал, человек понял, что его действия неверны. Оценил обстановку и принял решение.

— Резать, когда он стреляет, — прошептал Орлов, — он слышит нас, когда молчит.

Это был немаловажный момент в жизни разведчика, момент приобретения боевого опыта. Но Орлов не понял этого даже сейчас, вспоминая минувшую ночь, как не понял и тогда, лежа под пулеметным огнем…

О чем он думал тогда? Кажется, ни о чем. Он просто знал, что надо выполнить приказ, взять «языка».

И вот он вместе с товарищами спрыгнул в немецкую траншею. Прыгая, подвернул ногу, невольно нагнулся, и выстрел в упор по счастливой случайности не задел его.

Молниеносным сильным рывком Орлов сбил немца с ног и, как еще никогда не случалось с ним, спортсменом, искренне уважающим правила борьбы, стиснул безумными руками шею поверженного противника. Впрочем, пленный был живуч. Тащить его в штаб? Как бы не так! Орлов почувствовал себя хозяином в логове врага. Часовые обезврежены. «Язык» никуда не денется — лежит связанный под охраной одного из разведчиков. Неужели не сделать несколько шагов вперед, хотя бы из любопытства? Может быть, рядом офицерский блиндаж?

«Наверно, — думал Дмитрий, снова мысленно видя себя в траншее, — наверно, если бы сказал, что случайно придушил «языка», а потом уже по необходимости двинулся дальше, иронических и презрительных замечаний со стороны командира полка было бы меньше. Раз случайно задушил, какие могут быть упреки в мальчишестве, в самовольничанье и тому подобном? Да, надо знать, о чем рассказывать, а о чем нет. Только девчонки могут считать, что надо говорить правду. Ну вот, сказал правду и заработал упреки… Нет, командир полка несправедлив! Пусть я не привел «языка», но зато уничтожил восемь врагов. Сколько раз до меня ребята ходили и ни «языка» не приводили, ни документов убитых противников не приносили. И нагоняя не получали! Где же справедливость?»

…Дверь в блиндаж была закрыта накрепко. Орлов бросил гранату. Дверь сорвало. Бросил еще гранату. Немцы кричали. Он ввалился в исковерканный блиндаж…

Он ползает по липкому полу, натыкается на липкие тела, какие-то обломки, стены. Все, к чему он прикасается, словно кровоточит. И он уже не чувствует, ни тошноты, ни отвращения, ни страсти битвы, а одно непреодолимое желание заставить замолчать то, что так пронзительно верещит и воет у него под рукой. Он берет нож в зубы, чтобы свободней шарить руками вокруг. Ощупывает одного — живой. Надавливает ему коленкой на грудь, ударяет ножом, вытаскивает документы. Ощупывает другого…

«Конечно, — думал Дмитрий, — я не рассчитал. Надо было взять живым хоть одного. Офицера мог привести, а вернулся ни с чем!»

И разведчик вдруг понял, каким смешным казался он, наверно, всем окружающим, когда, возбужденный мнимой удачей, явился в штаб полка. Он от стыда даже замотал головой. А какими выразительными взглядами обменялись Зина и Гориев, когда он выходил от подполковника.

«Не только взглядами, но и мнениями, безусловно, обменялись», — думал Дмитрий, чувствуя, что то недоброжелательное отношение к Гориеву, которое появилось у него минувшей ночью, укрепляется все больше и больше.

В ночном поиске Орлов руководил группой захвата, а Гориев взял на себя группу прикрытия и не знал, что произошло в траншее. Но он мог бы поинтересоваться, по-товарищески расспросить. Он же только произнес, когда разведчики выбрались из-под обстрела немецких часовых:

— Следовательно, приказ не выполнен.

А когда Орлов попытался обрисовать ему схватку в блиндаже, Гориев покосился на его окровавленный маскхалат и заметил с напряженной улыбкой:

— Вы как мясник на бойне!

Был тихий зимний рассвет. Голубоватый снег. Голубоватое небо. Орлов почувствовал нестерпимо удушающий вкус крови во рту. Он взял комок снега и проглотил. Открыл рот, глубоко вдыхая острый воздух. Вдали на косогоре была видна деревенька, налево темнел лес.

И надолго видение родной природы слилось в душе Дмитрия Орлова с нестерпимым удушающим вкусом крови во рту.

Сани-розвальни, с пристроенным фанерным кузовком, поскрипывая, скользили по просеке. Самодельное сооружение, кузовок, делало розвальни похожими на исчезнувшие с московских улиц извозчичьи санки.

Начальник разведки дивизии капитан Березов, невысокий коренастый широкоплечий человек с короткими сильными, руками, слегка развалился на фанерном сиденье, отдыхая в свободной позе и чувствуя себя очень удобно. Он, несмотря на то что наравне со всеми испытывал трудности фронтовой жизни, чувствовал себя очень ловко и удобно на войне. Точно такое же ощущение себя совершенно на месте, ощущение пригнанности и прилаженности появилось бы, вероятно, у патрона в обойме, если бы патрон стал одушевленным предметом.

— В данной обстановке вы должны распоряжаться как дома! — неоднократно повторял капитан Березов разведчикам.

Он был убежден, что чувство удобства, хорошо знакомое ему самому, особенно необходимо на войне каждому бойцу и всей армии в целом, армии, которая хочет победить.

Капитан Березов не выносил коротких нар в блиндажах разведчиков, и даже небрежно сбитые из досок, скрипящие двери блиндажей были ему не по душе.

— В положенные часы бойцы должны отдохнуть как следует, — говорил капитан. — Постель должна быть не до зада, а до пяток, а дверь как в избе должна быть, а не как в хлеву!

Розвальни, поскрипывая, скользили по уже подтаивающей под дневным солнышком дороге. В лесу явственно пахло весной. Капитану Березову вспоминались советы популярных спортивных брошюр — глубоким дыханием проветривать легкие. Он принялся глубоко дышать: четыре лошадиных шага — вдох, четыре — выдох. Дышал он так шумно, что возница-боец встревоженно оглянулся.

— Физкультура! — басовито произнес капитан. — Индивидуальная гимнастика! Академик Богомолец считает, что гимнастика является одним из успешных средств борьбы за долголетие!

Капитан еще несколько раз шумно вздохнул и задумался. Из разговора по телефону с подполковником Ореховым он уже знал подробности неудачного ночного поиска. Ему было ясно, что неудача на этот раз объясняется только неопытностью разведчиков, в частности старшего группы Дмитрия Орлова. Капитан собирался предстоящий разбор ночного поиска построить так, чтобы натолкнуть разведчиков на мысль о необходимости активного накопления боевого опыта.