Екатерина Шевелёва - Испытания

Ординаторская немного похожа на геометрическую задачу: железные кубы шкафов с историями болезней, прямоугольники столов, деревянные диски стульев, квадрат плаката с треугольником красного знамени, квадрат стенной газеты. И непонятно, как вписались в эту геометрическую задачу белые туфли на высоких каблучках, очевидно, молоденького доктора Дины Вячеславовны или, может быть, ее коллеги, Нины Ивановны. Не предусмотренные условиями задачи, они тем не менее нашли себе место в ее решении: непритязательно прислонились к перпендикуляру ножки стола, опущенному на плоскость пола возле железных кубов с историями болезней. Уходя с работы, Дина Вячеславовна или, может быть, Нина Ивановна снимает белый халат и белые туфли и надевает сапожки, способные топать по осенним лужам или по январскому снегу.

Ну да, уже начало января. Сколько же пролежала Ольга тут? Ноябрьские праздники, Новый год — ничего она не помнит!.. Нет, впрочем, немного помнит. Дочки приходили, рассказывали? Или Иван Рубилин? Или сама она здесь, в ординаторской, разглядела на прямоугольнике телевизора?

Вечером 7 ноября было холодно, иллюминация экономная, особенно на окраинах. Но на центральной улице города и на древней вечевой площади, окруженной приземистыми башнями местного кремля, молодежь гуляла.

По центральной улице шли парни и девчата и горланили: а-а-а, у-у-у! Не какие-либо членораздельные фразы — просто крик. Плотный, густой, пестрый крик. Масса крика, ора, из которой можно лепить все, что угодно… Нет, это не Оля в Александровском саду тогда, давным-давно плакала и кричала, и не Ольга теперь, в ординаторской, от дикого жара… К дочкам Ольги Пахомовой привязался какой-то модный лоснящийся бородач: «Обратите внимание, как мычат! Словно глухонемые! Материал, плоть, из которой в муках еще должна родиться разумная речь, а пока остервенелое мычание!» Андрата стала спорить, а Паня сама завопила: «Не хочу никаких ваших мук!» И заявила: «Мой крик вполне разумный! Потому что иначе от вас не отвяжешься!.»

Даже лежа в постели, можно было представить себе, какая сегодня выдалась ветреная январская ночь: за окнами гудело и ухало, фрамуга отхлопывалась сама собой.

Ольга уже умела вставать. Она подошла к окну. Внизу во всю ширину глазированной, с темными вмятинами поляны резко раскачивалась длинная тень от фонаря. Это было похоже на стремительные вымахи ракет. А дальше лес, прорезанный поздними фарами машин. Шоссе там. Большой великолепный мир, захваченный работой, заполненный ею, живущий.

И вдруг она нашла неправильность в тщательно продуманной кампании: да, конечно, она собиралась помешать ему, работающему так напряженно, собранно, энергично и, слава богу, чувствующему себя великолепно! Он захвачен работой, заполнен работой, он старается вылепить из массы крика, ора что-то хорошее. Зачем же мешать ему?! Зачем напоминать о больнице?! Хорошо, что вовремя спохватилась. Если она может подарить ему лишний час полноценной работы — без напоминания о недугах, о неизбежности старости и смерти, — пусть будет так!

И кроме того, подумала Ольга, надо знать свое место: было бы нелепо, если бы, допустим, в ординаторской туфли, вместо того чтобы стоять у перпендикуляра ножки стола, взобрались на железные кубические шкафы с историями болезней!

И она не стала проводить свою продуманную кампанию, она не стала передавать ему привет.

— Как вы все там себя чувствуете? Как вы все там работаете? — спросила она.

— Подождите минуточку! — сказал Игорь Прокофьевич кому-то. — Столько дела! — сказал он Ольге.

Кажется, он очень молод, и, наверно, поэтому такая нескрываемая гордость в его словах «столько дела».

— А вам уже гораздо лучше, верно?

— Верно.

— Абсолютно времени нет, — повторил Игорь Прокофьевич.

…Ольга выздоравливала. Врачи сказали, что недели через две ее, безусловно, выпишут.

Она уже умела ходить не только по ординаторской, но и по коридору, и даже по лестнице. И она уже помнила не только пожар на корабле, а то, что было перед пожаром. Она помнила, что была ночь будто в огнях салюта — так сверкало северное сияние. Помнила, что в каюте капитана разговаривали трое — Николай Крупицын, капитан судна и она сама.

И, выздоравливая, она все более ясно вспоминала то очень важное, что сказал Крупицын и чего она совсем не помнила еще недавно, когда все кричало и стонало вокруг. Да, она уже ясно вспоминала, как сказал Николай Крупицын: «Предотвратить катастрофу». Только он имел в виду не катастрофу на корабле. И Ольга уже совсем точно вспомнила фразу Николая: «Предотвратить экологическую катастрофу на планете!»

А потом и дальше вспомнила, хотя Крупицын говорил очень по-книжному: «Природные ресурсы планеты истощаются, и уже одно это когда-нибудь заставит человечество сделать упор на развитие духовных потребностей».

И однажды, когда она сидела в жестком кресле плохо освещенной больничной гостиной, ожидая кого-нибудь с завода, случилось чудо. По коридору торопливо застучали высокие каблучки доктора Дины Вячеславовны, будто обгоняя ее восклицания:

— Где Ольга Владимировна Пахомова?! Где больная Пахомова?!

Вбежав в гостиную, Дина Вячеславовна кинулась к настольному телефонному аппарату, схватила его и поставила на колени Ольге:

— Пожалуйста, позвоните Андрею Степановичу Вагранову, он очень просил! Вот номер его прямого телефона. — Дина Вячеславовна сунула в руку Ольге клочок газеты.

— Я знаю номер.

Ольга не поняла, прошептала она эти слова или они вырвались ликующим восклицанием вслед убегавшим каблучкам. Но пальцы не слушались, она еле-еле набрала номер.

— Я звоню вам, Андрей… — Она почти задохнулась их трудом выговорила: — Андрей Степанович…

— Нет, это я звоню вам, — живо перебил он, — как вы себя чувствуете?

— Очень хорошо… Так неожиданно… Я как потерянная… Очень великолепно… — Она не понимала, что говорит. Слова отрывисто вырывались из горла. Она догадалась, что это плач такой, она так плачет. И отстранила трубку, чтобы он не услышал. И тут же снова прижала ее к сухой горячей щеке. И различила его давний-давний голос:

— Не надо… Не все еще потеряно.

— Я не плачу… Спасибо вам большое.

— Пожалуйста, поправляйтесь. А потом можно будет встретиться… Хоп, как говорят таджики.

Ольга невольно рассмеялась.

Слова «пожалуйста, поправляйтесь» он произнес без паузы между ними, хотя, наверно, после машинального «пожалуйста» в ответ на «спасибо вам большое» у него была мысленно точка. А так без паузы получились, что он просил Ольгу поправляться…

Но так получилось, и в душе Ольги целый день звучали-повторялись без всяких знаков препинания два слова «пожалуйста поправляйтесь»…