Борис Грин - Высокое небо

Именно в такие минуты исключительно сильным было ощущение истока творчества. Наверное, ничто значительное не бывает просто придумано, оно складывается из того, что накоплено, и однажды, уже наполненное дыханием жизни, прорывается наружу, выливаясь в то, что завтра поразит людей.

Он думал так отнюдь не о своих этюдах. Едва умолкал в нем художник, как где-то в глубинах души «набирал обороты» его главный «мотор», и через несколько минут это уже опять был конструктор. Снова в уме громоздились расчеты и догадки, которые немедленно опровергались новым наплывом мысли. Это было продолжением непрекращавшегося процесса творчества.

А вечером он садился к роялю. Звуки шопеновского Экспромта наполняли квартиру. Потом они растворялись в тоскливых аккордах Скрябина, звучал любимый Этюд. Таяла грусть, замирала и вдруг оборачивалась яростью принявшего решение человека, который ни за что не отступит от своего.

Это тоже было продолжением творчества.

В те дни уже зрела мысль об усовершенствовании двигателя, которому еще только предстояло начинать жизнь.

Давно бы двухрядной звезде быть запущенной в серию, не случись все те неприятности и беды. По времени, пожалуй, в пору бы появиться и самолетам с новым двигателем. Но вот уже сорок первый год начался, а все еще не прошли государственные испытания. Доводка, правда, закончена, конструкторы свое дело сделали, но все равно, пока двигатель не принят, душа не на месте.

Окончательное решение отнесли на конец зимы. Те, от кого зависели сроки, словно не хотели считаться с тем, что и без того упущено много времени и следовало поторопиться. Как будто приемка двигателя — сезонное дело, и середина зимы для этого неподходящее время.

Вскоре в КБ просочился слух о том, что ожидается приезд какой-то делегации. Какой именно — никто не знал, и это порождало всевозможные догадки. Говорили, будто приедут иностранцы — не то англичане, не то немцы. Доморощенные стратеги увязывали это с международной обстановкой, по-своему толкуя и без того тревожное положение.

Приехали немцы. С вокзала их привезли в заводских автомобилях. Долгая дорога из Москвы, казалось, не утомила гостей, они пожелали сразу отправиться на завод.

Не было ни приветственных речей, ни цветов, ни улыбок. Сопровождаемые заводскими специалистами, немцы проходили по цехам, цепко приглядываясь к самоновейшим станкам, придерживали шаг у готовых узлов на сборке, задирали головы, оценивая высоту пролетов.

Что-то почти неуловимое выдавало в них военных людей: то ли четкость движений, то ли полное отсутствие интереса к тому, как работают люди, а может быть, и подчеркнутая сдержанность, которая выглядела чрезмерной для штатских. Во всяком случае их отлично сшитые костюмы и одинаковые галстуки были прозрачной ширмой.

Гости не вступали с рабочими в разговоры, глядели как бы сквозь них. Рабочие, когда немцы задерживались у их станков, углублялись в свое дело, и только потом, когда те шли дальше, молча смотрели им вслед. Не очень-то было понятно, какая надобность в том, чтобы немцы, наверняка фашисты, ходили по заводу, глазели, куда им заблагорассудится. Только присутствие Швецова заставляло думать, что в этом нет ничего страшного, что так надо.

Еще в заводоуправлении Аркадия Дмитриевича представили немцам как главного конструктора, и теперь они адресовали свои вопросы только к нему. Он понимал их и без переводчика отвечал односложно: да, нет. Это никак не походило на профессиональный разговор, такого разговора и не могло быть. Главного заблаговременно предупредили, что гости из Германии — далеко не безобидные овечки. Это были военные специалисты.

Немцы ходили по заводу без устали, с энергией людей, которые знают, что самое интересное их ожидает в конце пути. Аркадий Дмитриевич чувствовал, что это «самое» не дает им покоя, быть может, из-за него они и отправились за тысячи километров от своего дома. Было видно, как угасает их деланное внимание к обыкновенным вещам. Они уже не останавливались у станков, лишь мельком смотрели на узлы старых серийных двигателей. Им не терпелось поскорее увидеть опытное производство.

Именно там была запретная зона. Чужой глаз ни в коем случае не должен был увидеть двухрядную звезду! Однако и скрыть довольно солидное сооружение не так уж просто, особенно от настойчивых глаз. Поэтому накануне обшили его досками, загородили всяким старьем и сделали недоступным для подхода к нему даже на расстояние.

Осмотр цехов подходил к концу, немцы уже предвкушали награду за свою неутомимость. Но тут им объявили, что рады были познакомить с заводом.

Они не поверили, не хотели верить. Их взгляды с надеждой устремились к руководителю группы, который только и мог предпринять решительный шаг. А он, бритоголовый, массивный мужчина, чувствуя на себе эти взгляды, в коротком раздумье постукивал по металлическому настилу элегантной палкой орехового дерева.

— Нам показали не все, — выдавил он из себя, багровея лицом.

— Это все, — спокойно ответил ему Швецов.

Ни слова не говоря, немец толкнул дверь и направился к закамуфлированному строению. За ним двинулись остальные.

Остановившись у брошенного лотка с затвердевшей известью, он издали указал палкой на то «самое».

— А это?

Аркадий Дмитриевич выдержал его бешеный взгляд и с прежним спокойствием ответил:

— Это ремонтная мастерская. Закрыта с прошлого года: потолок обвалился.

Немец поверил. Поверили и остальные. До самой проходной они шли и посмеивались — дескать, ну и хозяева!

Через несколько дней после отъезда немцев Швецову позвонил Гусаров.

— Ну как, спровадили гостей? — поинтересовался он.

Это был праздный вопрос, Аркадий Дмитриевич почувствовал сразу, по тону. Гусаров явно вызывал на разговор, чтобы удостовериться в чем-то его интересовавшем. Но в чем? Уж, конечно, не в отъезде немецкой группы, об этом его известили своевременно. Может быть, звонок каким-то образом связан с двигателем, с предстоящими государственными испытаниями?

Тяжелое предчувствие завладело Швецовым. Гусаров не имел обыкновения тянуть с доброй вестью, а недобрую — кому же приятно выкладывать ее вот так, сразу?

— У вас ко мне дело? — деликатно спросил Аркадий Дмитриевич.

Гусаров помедлил самую малость:

— Да. Если можете, приезжайте.

Вечером они встретились. То, что Аркадий Дмитриевич услышал от Гусарова, его буквально потрясло.

В высших инстанциях приняли постановление специализировать завод на выпуск двигателей водяного охлаждения.

Рушились все планы. Сама жизнь теряла смысл.

Гусаров понял, что невольно опустил меч на голову Швецова. Тут же он поставил его в известность, что направил протест…