Леонид Почивалов - Сезон тропических дождей

— Вы о забастовке? Наша фирма здесь ни при чем. Даю вам слово.

Две недели назад забастовка была действительно похожа на заварушку. Сперва забастовали врачи, обладатели одной из самых обеспеченных профессий в этой стране. Требовали для себя снижения недавно увеличенных налогов. В это время на нефтеперегонном заводе одному из рабочих оторвало руку. Его привезли в городскую больницу, а хирургов нет — бастуют. «Ах так? — возмутились на заводе. — Тогда и мы вам покажем!» И объявили стачку. Город лишился бензина. Одно тянуло за собой другое. Отключили подачу электроэнергии, воды, перестали работать пекарни, в городе распространились слухи о предстоящем новом государственном перевороте.

— Повторяю, наша фирма ни при чем! — Прайс говорил об этом так, будто знал о закулисной стороне случившегося больше, чем может сказать.

— Не поверю, чтобы вся эта заварушка была без участия западного бизнеса, — продолжал Антонов непринужденным тоном. — Весь город остался без света, воды, продуктов. В больницах несколько человек умерло, потому что не было врачей. Разве это по-человечески?

Прайс покосился на стоящего в сторонке со шлангом в руке парня, терпеливо ожидавшего, когда ему позволят заправить роскошный «ягуар». Понизив голос, спросил:

— Вы далеко собрались, мистер Антонов? Уж не в Монго ли?

— В Монго.

Прайс задумчиво взглянул на колесо машины Антонова, помолчал. Казалось, его подмывало что-то сказать, но он колебался.

— Видите ли… Обстановка в Асибии не очень… Словом, всякое может быть…

— А что именно?

— Да так… — Прайс оторвал взгляд от автомобильного колеса и уперся им в подбородок Антонова. — Вы надолго в Монго?

— Дня на два.

На этот раз Прайс взглянул ему прямо в глаза:

— Надеюсь, миссис Ольга будет под надежной опекой?

— Да… — насторожился Антонов. — А что вы имеете в виду?

Англичанин осторожно улыбнулся и смешно шевельнул клочкастыми бакенбардами:

— Да так… Просто стариковские тревоги. Не обращайте внимания.

Антонов подошел к нему так близко, что почувствовал его дыхание:

— Говорите, что?

Наверное, это звучало как приказ. Но пробить осторожность Прайса было невозможно.

— Я все понимаю, вы, мистер Антонов, работник посольства, у вас своя служба, — сказал он тихо, делая несколько шагов в сторону и увлекая за собой Антонова подальше от стоящего в ожидании служащего станции. — Я лично к вам отношусь с большим уважением, но полностью откровенным быть не могу. Надеюсь, вы понимаете? Скажу немного. Видите ли… Для настоящего бизнеса нужна стабильность и уверенность. Мне и нам, — он выделил интонацией это «нам», — надоели бесконечные перевороты, когда одни любители легкой поживы сменяют других. Страна все время на грани банкротства. Мне думается, что те, кто у власти теперь, люди серьезные. Из того, что они сделали, лично мне, я подчеркиваю — лично мне, а не моим боссам — многое представляется разумным для этой страны. Ведет это к стабильности. Вы же знаете, еще много лет какао-бобы останутся твердой валютой в мировом обращении, а для твердой валюты нужна стабильность.

По губам Прайса скользнула эластичная улыбка.

— Так вот, я за стабильность в этой стране. — Он взял Антонова под руку и повел обратно к машинам. — И еще потому, что моя жена африканка. А африканцам я желаю добра…

Сделал знак заправщику:

— Тридцать литров супера.

До границы езды не менее четырех часов. Первый час он проскочил по скоростной дороге в хорошем режиме — «пежо-504» бегун отличный. Машина одинаково уверенна и на магистрали, и на «гребенке» — бугристом африканском проселке.

Шоссе широкой, матово отсвечивающей в лучах утреннего солнца лентой легко и плавно стелилось по пологим склонам холмов, казалось, будто не сама машина летела вперед, а мощный бетонный поток стремительно уносил ее, как река лодку, к неведомым далям.

Антонов включил приемник, стал крутить ручку настройки. Эфир предлагал целый набор мелодий — от грохота тамтамов до державных бетховенских аккордов, которыми сотрясал мир какой-то далекий симфонический оркестр. Кто-то густым баритоном, с легкой лирической хрипотцой, словно не для микрофона или зала, а для себя самого, негромко, неторопливо, с раздумчивой грустью пел по-французски об опавших листьях, об утраченных надеждах, об осени любви…

До конца автострады оставалось километров двадцать. Здесь был самый прямой участок магистрали, и Антонов обычно развивал на нем максимально возможную скорость, теша себя ямщицким азартом гонки. Однажды выжал сто шестьдесят. Но для его машины это не предел, можно и больше. А не попробовать?

За бортом на шершавом бетоне грозно выли, как самолетные турбины, мощные баллоны машины, антенна приемника, сгибаясь, как древко лука, со свистом рассекала воздух. Вот это бег!

Стрелка на спидометре подбирается к семерке — сто семьдесят! Никогда еще он не достигал на машине такой скорости. Может быть, это безумие? Непростительное безумие? Ну и пусть все идет к черту!..

Посольство строго следит за тем, как управляют автотранспортом советские граждане. Каждый вновь прибывший, намеревавшийся сесть за руль, находился под подозрением посла, даже если были международные права, выданные в СССР.

Претендента обычно экзаменовал Потеряйкин, как самый опытный по стажу вождения, и потому заносчивый и нетерпимый, особенно по отношению к тем, кто не имеет рангов и званий. Когда приехал в Дагосу Ермек и предъявил свои международные права, выданные в Алма-Ате, Потеряйкин демонстративно схватился за живот: «Уморил! Так у тебя права на верблюда, а не на машину!» И при первой же пробной езде заявил Ермеку: «Слабовато. Для Дагосы не годишься». То же самое он сказал и через полмесяца и через месяц. «Послушай, Потеряйкин! — спокойно предупредил его однажды Ермек. — Ты прав, я действительно знаю, как управляться с животными. С детства учился. И ты в этом скоро убедишься». Тон Мусабаева не сулил ничего хорошего, и Потеряйкин отступил — через несколько дней Ермек получил дагосские права, сдав в полиции экзамены на «отлично». Жену корреспондента ТАСС Рыбакова, молодую энергичную женщину, водившую в Москве машину не один год, Потеряйкин решительно забраковал: «слишком бойка за рулем!», и Василий Гаврилович поддержал своего шофера: «Раз водит машину муж, жене гонять в Дагосе служебный автомобиль ни к чему». Однажды Антонов попытался убедить посла, чтобы не Потеряйкина, а Климчука сделать главным автоэкзаменатором посольства, потому что Потеряйкин необъективен. Но с этим ничего не получилось, а в лице Потеряйкина он нажил себе врага. В открытую действовать тот боялся, но постоянно искал случая отомстить. И случай представился.