Леонид Почивалов - Сезон тропических дождей

Изящными движениями уверенных рук Надя расставила на столике бутылки, широко улыбнулась пухлым ртом:

— Угощайтесь, господа-товарищи!

— Мерси, мадам Наденька! — Мозе сделал ей шутливый поклон. — Боржоми — это чудо! Это лучше нашего «Виши»!

— Я никогда не пробовал боржоми, — сказал Литовцев.

Этот человек вызывал у Антонова любопытство: русский француз или французский русский? Как сюда попал? Почему здесь оказалась его племянница и почему он из Франции, а она из Канады?

— Значит, вы русские… — Антонов попытался вернуться к интересующей его теме разговора.

— Только по происхождению русский, да по фамилии, — пояснил Литовцев. — А по рождению, образованию, привычкам — француз.

— Давно в Африке? — спросил Антонов, снова переходя на французский, чтобы не исключать из разговора Мозе.

— Да лет двадцать… — с легкой печалью сообщил Литовцев. — Поживу в Париже полгода-год, и снова на эту землю засылает фирма. Обафриканился совсем! Объездил континент вдоль и поперек, знаю местные обычаи, психологию, вкусы. За это мне и платят с привеском.

Антонов снова разлил по стаканам пиво, которое предпочитали гости. Литовцев отхлебнул глоток, провел кончиком языка по потрескавшимся губам, задумчиво посмотрел на свой стакан.

— Все-таки удивительно! В глубине Африки в трудный момент русским вдруг приходят на помощь… русские, так сказать, соплеменники…

Мозе, который осоловел от жары и отяжелел от пива, опустошив уже три бутылки, счел нужным уточнить:

— Не совсем верно, мой друг. Лучше скажем так: советские граждане по просьбе гражданина Франции пришли на помощь гражданке Канады. — Мозе рассмеялся. — Международная взаимопомощь! — Скрестил руки и смешно, как обезьяна, почесал под мышками. — Мирное содружество народов, о котором мы, дипломаты, давно мечтаем. Не так ли, мосье Антонов?

— Именно так! — отозвался Антонов. — Именно об этом мы и мечтаем!

— И все, что от нас зависит, делаем для этого! — ему в тон добавил француз. — Не так ли, мой друг?

— Именно так!

Можно было бы и завершать этот разговор, который по характеру визита не предполагался быть долгим, но Антонову хотелось узнать еще что-то.

— Ваша племянница живет с вами в Африке?

— Нет! Всего две недели здесь. Погостить приехала. Из Монреаля.

Теперь Литовцев говорил уже вяло, видимо, не хотел вдаваться в подробности своих семейных дел. Антонов понимающе кивнул.

— А как она сегодня?

— Трудно сказать. Рентгенолог должен ее посмотреть, а он бастует…

— Это ужасно — забастовка врачей! — вздохнул Мозе, наливая себе еще стакан пива. Сделал большой сладкий глоток, наморщил лицо улыбкой: — Я стопроцентный француз, а пиво лакаю как бош.

— А где достать здесь другого рентгенолога? — развел руками Литовцев. — Где?

— Попробую что-нибудь придумать… — сказал Антонов.

Мозе театрально вскинул руки:

— Неужели сейчас можно что-нибудь придумать? Неужели в этой стране сейчас можно быть в чем-то уверенным? Ведь все, все разваливается…

Антонов вдруг остро почувствовал нацеленный на него взгляд желтых зрачков французского консула:

— Мосье Антонов, скажите откровенно как коллега коллеге: это полный развал или еще не полный? Мне думается, что режим Абеоти уже в агонии. Вчера в нашем районе опять на три часа отключили электричество…

Выражение лица у Мозе было самое скорбное.

Антонов прекрасно понимал, почему был кинут этот вопрос, вроде бы случайно, между прочим. Французскому консулу хотелось узнать точку зрения его, Антонова, а вернее, точку зрения нашего посольства на происходящее в Асибии. Может быть, за этим он и приехал.

Мозе вдруг подался вперед, движения его руки были решительны и настойчивы.

— Ну правда же, мой друг, правда! Согласитесь, что со своими социальными экспериментами они ведут страну к катастрофе. Социализм не для Африки. Это говорю вам я, француз, представитель страны, где социализм был придуман, я, проживший в Африке много лет.

Рука его продолжала мелькать перед лицом Антонова.

— Ну скажите же, неужели вы считаете все происходящее в порядке вещей? Неужели вы такое одобряете?

Антонов спокойно потянулся за очередной бутылкой пива, чтобы наполнить вновь опустевший стакан француза.

— Конечно, далеко не все, что здесь происходит, заслуживает одобрения, — сказал он. — Вы же сами возмущены забастовкой врачей. И справедливо! Оставлять сотни людей без помощи! Но как вы думаете, кто их настраивает на такое? Кто?

— Обстоятельства! — быстро отреагировал Мозе. — И еще…

В это время вошла улыбающаяся Надя с подносом, на котором стояли три дымящиеся чашечки кофе и фарфоровый кувшинчик со сливками.

— Пожалуйста кофе! — объявила она таким радостным тоном, словно принесла им рождественские подарки.

Кофе был последним аккордом встречи и прервал разговор, который мог стать острым, но ни к чему бы полезному для присутствующих не привел. Некоторое время они молчали, смакуя хорошо приготовленный ароматный напиток.

Наконец Мозе поставил на стол опорожненную чашку, Раздумывая над чем-то, поскреб щеку и вдруг, повернувшись к Антонову, весело прищурился:

— О’кэй! Не будем о политике! Ну ее! Хотите, мой друг, прежде чем откланяться, расскажу вам новый французский анекдот. Вчера сам услышал впервые.

— Конечно! — охотно поддержал Антонов. Француз откинулся на подушках кресла, поднял лукавые глаза к потолку:

— Так вот… Представьте себе утро Парижа. У раскрытого окна в одних трусах стоит Жан, а на кровати лежит Жаннет. Жан сладко потягивается, оглаживает свое тело, поигрывает мускулами рук, словом, довольный собой, красуется в окне перед всем Парижем. Не оборачиваясь, спрашивает: «Хотели бы вы быть мужчиной, Жаннет?» — «А вы, Жан?»

И Мозе сам первый звонко рассмеялся, но в следующее же мгновение сбросил с лица улыбку, легко, несмотря на свое грузное тело, поднялся, с озабоченным деловым видом взглянул на часы:

— Мы явно вас задержали, мосье Антонов. Извините!

— Извините! — повторил вслед за ним Литовцев, тоже вставая. Пожимая на прощанье руку Антонову, с надеждой спросил: — Вы, Андрей Владимирович, говорили о рентгенологе… Так можно надеяться?

— Я попробую! Постараюсь выяснить сегодня же! Надеюсь, что…

— Надежда умирает последней, как утверждает старая латинская мудрость, — вмешался в разговор Мозе. — А в этом случае надежда не умрет. Я уверен. С рентгенологом все будет в порядке. Вы же в этой стране сейчас в фаворе. Раньше были мы, теперь вы… Не так ли, мой друг?

Антонов съехал с асфальта главной улицы в переулок, и машину затрясло на гребнях песчаного грейдера. Здесь уже была окраина города. Белые заглядывают сюда редко, делать им в этих районах нечего, поэтому на дорогую представительную машину, на ее бледнолицего водителя все пялили глаза. Дети визгливо вскрикивали: «Ибо! Ибо!», что значит «человек без кожи» и в хохоте распахивали рты, словно видели неведомое чудище.