Леонид Почивалов - Сезон тропических дождей

В голосе посла звучали иронические нотки.

Естественно, Антонов придерживается того же мнения. И очень огорчен случившимся, тем более что на заметку обратил внимание заместитель комиссара по иностранным делам, человек в правительстве заметный. Хотя Гардинер и не на ключевом посту, но влияние имеет немалое — самый образованный среди офицеров, составляющих костяк нынешнего правительства, — Сорбонну кончил, докторскую степень имеет, знает три иностранных языка. Не только самый образованный, но и самый хитрый, пожалуй, наиболее скрытный чиновник из тех, с кем приходится иметь дело в правительстве нашему посольству. Посол убежден, что в душе Гардинер относится к нашей стране недоброжелательно и не очень-то стоит верить его частым высказываниям о дружбе и взаимопонимании. Наверняка о злополучной заметке Гардинер доложил своему шефу — Силасу Акопови, комиссару по иностранным делам. Стало быть, дело серьезное!

— Ну что ж, объясняйтесь! — произнес посол устало, со скрытым раздражением, будто заранее предупреждал, что никакие оправдания в сложившейся ситуации не будут для него убедительными.

Антонов рассказал все как было, дословно передал то, что ответил настойчивому и, теперь ясно, непорядочному куагонскому репортеру. Так что он, Антонов, здесь ни при чем!

— Вы всегда ни при чем, — неприязненно обронил посол. — И всегда попадаете в какие-то нелепые ситуации. Во всей колонии, по-моему, только с вами случается подобное.

Кузовкин поморщился, и Антонову вдруг стало ясно, что морщится он на этот раз не по причине столь неприятного для обоих разговора, а от обыкновенной физической боли. Посол откинулся на спинке кресла и некоторое время смотрел неподвижными глазами прямо перед собой куда-то в другой конец кабинета. Антонов увидел, что веки у него набухли, а лицо стало землистого оттенка, да и вся фигура хотя и полноватая, но всегда собранная и подтянутая, сейчас обмякла, как бы осела кулем в кресле. И Антонов почувствовал к своему шефу сострадание. Вот уж к нему это полностью относится — горит на работе, даже не горит, а сгорает. И надолго ли его хватит?

Василий Гаврилович Кузовкин много лет провел на дипломатической службе, в основном в странах небольших, в мировой политике второстепенных, в том числе в двух африканских. Далеко не всегда очевидны результаты дипломатической работы. Можно вкладывать в нее весь жар своей души, все силы и способности, а польза скажется через годы, а то и вовсе не скажется — просто в Москве в МИДе в архиве прибавится несколько новых пухлых папок, вобравших в себя длинную цепь дней кропотливого посольского труда где-то за тридевять земель, информация и выводы, которые в министерстве «приняты к сведению», и, может быть, крошечными болтиками вошли в каркас нашей политики в Африке, а то и во всем мире. Но не исключено, что иные из этих справок и отчетов, которые порой составлялись ночами, потому что перед уходом дипломатической почты для работы, как всегда, не хватало дня, так никому и не пригодятся, останутся просто кипами переживших время деловых бумаг. Посольское производство имеет свои издержки, так же как любое другое.

Здесь, в Асибии, посол имел дело не с болтиками, а с целыми политическими блоками. Сейчас здесь происходили события, которые привлекли внимание далеко за пределами этой страны. Переворот, происшедший три года назад, оказался почти неожиданностью для нашего посольства. Вместо прежнего продажного коррумпированного правительства, члены которого были озабочены только собственным обогащением — покупкой «мерседесов», постройкой вилл на берегу океана и лицевыми счетами в швейцарских банках, пришли к власти молодые офицеры, старший из которых, ставший потом президентом республики, был тридцатилетним майором. Уже на третий день после спокойного и бескровного переворота была объявлена политическая программа нового правительства, которая произвела впечатление во всей Африке. Главное в ней было намерение постепенно ликвидировать в стране прежние феодальные и капиталистические институты, национализировать крупную промышленность, банки, добиваться режима народовластия, экономической независимости от западных держав. Было заявлено о готовности нового правительства развивать всесторонние отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами.

В маленьком советском посольстве в маленькой столице маленькой африканской страны, в посольстве, где решительно ничего не происходило, где в блеске тропического дня равнодушно поскрипывали перья немногочисленных посольских чинов, составляющих не столь уж важные справки по страницам местной печати, вдруг тоже вроде бы произошел переворот. Люди оставались прежними, но коренным образом менялась их деятельность. Василий Гаврилович Кузовкин, приехавший в Дагосу прокоротать годы до срока выхода на пенсию в тишине и покое маленькой тропической страны, далекой от бурных политических страстей, вдруг из посла, о котором к Москве не очень-то и помнили, превратился в фигуру заметную. В Москве о нем заговорили. Под занавес карьеры Кузовкина события в Асибии раскрыли способности старого дипломата, которым раньше не было случая проявиться. И оказалось, что для этого вроде бы флегматичного человека самым естественным выражением его личности было активное действие, смелость, решительность, риск. В короткое время проявились незаурядные организаторские таланты главы посольства, его неожиданно заявившая о себе железная воля, упорство и необычайная целеустремленность. Получилось, что до того не очень-то заметный человек в преддверии своего шестидесятилетия вдруг впервые в жизни стал жить и действовать в полном соответствии со своим характером.

Судьбу нового режима в республике Кузовкин воспринял как свою личную судьбу. Ему сразу стало ясно, что Кенум Абеоти и его товарищи заслуживают в своих начинаниях поддержки Советского Союза, советского посольства и лично его, Василия Гавриловича Кузовкина, не только по долгу службы, но и по совести. Он поставил перед собой цель сделать все от него зависящее, чтобы помочь новому режиму.

Выпавшую на его долю удачу Кузовкину пришлось защищать. Наверное, в то время он был одним из самых настырных наших послов по числу отправленных в центр телеграмм, докладных записок, служебных и даже личных писем с бесчисленными просьбами и предложениями. В первое время на его призывы в Москве реагировали довольно вяло. В Асибии с момента провозглашения независимости случилось уже несколько государственных переворотов, и каждый новый режим провозглашал себя спасителем республики, и каждый оказывался антидемократическим. В Москве не торопились с выводами и оценками правительства Абеоти. Торопился в Дагосе лишь Кузовкин. Он находился в гуще событий, которые его захватили, и видел больше других. Вскоре стало очевидным, что новый режим постепенно завоевывает поддержку в массах, особенно беднейшей части населения. Ведь улучшением жизни бедняков прежде всего и занялось новое правительство. И посол в своем давлении на московское начальство уповал именно на это. Раз режим прогрессивный уже с первых шагов, значит, его надо поддерживать. А самая реальная поддержка, разумеется, экономическая.