Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— Оставьте! — Капитан поморщился. — Не время сейчас для болтовни.

— Капитан, плавсредства готовы! — доложил с военной четкостью вошедший в рубку Кулагин.

— Сработают?

— Надеюсь.

— Здесь не надежда должна быть, а уверенность, старпом! Уверенность! — В тоне капитана проступили отзвуки их давней взаимной неприязни.

Кулагин заметил Смолина, который стоял в сторонке, не решаясь обратиться к капитану.

— Почему вы без жилета, профессор? И почему не на месте сбора? — спросил сдержанно, но с положенной в данном случае строгостью.

— Я на вахте.

— На какой такой вахте?

— На своей. — Смолин старался говорить как можно спокойнее — успех задуманного был в выдержке. — Я принес хорошую новость. Только что видел ленту осциллографа. Сейчас под нами… — Судно снова ковырнулось, теперь уже на нос, и Смолин, как и все остальные, еле удержался на месте, ухватившись за ручку боковой двери.

Дождавшись, когда «Онега» выровняется, Кулагин обратил лицо к Смолину и наставительно заметил:

— Сейчас под нами дно, уважаемый профессор, холодное мокрое дно, которое нам не по душе. И все новости ждем не снизу, а вон оттуда! — Он ткнул пальцем в лобовое стекло.

Смолин хотел возразить, но его опередил Бунич. Он не отрывал глаз от окна, хотя там был все тот же перемешанный с небом и наползающим сумраком океан.

— Что у вас? — спросил сухо.

Смолин рассказал коротко и четко, подражая отрывистым рапортам старпома. Но завершающей фразе постарался придать особую весомость и убедительность:

— Это большое открытие, капитан! Судя по всему, под нами — нефть. И ее много. И она недалеко.

— Нам-то что от этого? — так же сухо, даже с неприязнью спросил Бунич. — У черта на куличках ваша нефть. Хороша Маша, да не наша!

— Она нужна людям, капитан.

— Людям вообще?

— Людям!

Бунич выдержал долгую паузу.

— Вы уверены, что там действительно что-то есть? — Он по-прежнему говорил, не отрывая глаз от моря.

— Уверен. Ошибки быть не может. Все вот тут, на бумаге, капитан! Я и раньше это вычислил теоретически, а сейчас спаркер подтвердил. Так что в конечном счете мы здесь оказались не зря!

Капитан поскрипел коротким сухим смешком:

— Не зря, говорите? Вы, профессор, однако, шутник. Ну и что хотите сейчас от нас? Заняться добычей нефти? Но мы пока еще не на дне.

Смолин пренебрег капитанской иронией.

— Нужно немедленно сообщить об открытии по радио. О нем должны узнать в Москве. Иначе на кой дьявол, капитан, мы вляпались в эту заварушку! Ведь нам может и не повезти. Не так ли?

— Может и не повезти.

— Значит, наш долг сообщить людям об открытии.

В рубке опять воцарилось молчание, и в эту минуту Смолин особенно явственно ощутил, как грохочет океан, как тяжко переваливается он с боку на бок, словно хочет половчее ухватить «Онегу» и швырнуть ее на пока еще невидимые в сумраке камни, как робко вздрагивает попавшая в его лапы хрупкая, беззащитная «Онега».

— Можно еще раз? — спросил капитана старпом. — И подольше!

— Можно.

Кулагин подошел к пульту управления, нажал кнопку, и над рубкой снова гулко и сиротливо забасил судовой тифон.

— Вдруг кто и услышит! — заметил Аракелян.

— Разве что акулы! — рассмеялся Руднев. — Мол, потерпите, скоро мы к вам на закуску…

— Гудок сейчас нужен для порядка! Для самодисциплины! — обрезал его Кулагин. — Для того, чтобы каждый на борту был начеку. И не болтал языком зря.

Снова было молчание, неспокойное, напряженное, таящее в себе невысказанность тревожных мыслей, которые теснились сейчас в головах этих стоящих на вахте людей.

— Пожалуй, вы правы, профессор! — вдруг произнес капитан. — Иначе в самом деле на кой ляд нам все это представление!

Он впервые обратил лицо к Смолину и в сумраке сверкнули его зубы.

— Идите в радиорубку и передайте Моряткину: вне очереди!

— Я только что был в радиорубке, — вставил Кулагин, — у Моряткина запарка — связь с окрестными судами и служебные. А Белых все еще на катере возится. Что-то не ладится в передатчике.

— Что-то не ладится… — ворчливо повторил капитан. — Я так и знал!..

Кулагин, не обращая внимания на упрек начальства, продолжал:

— К тому же у Моряткина скопилась куча необязательных радиограмм.

— Каких таких необязательных?

— Личных. Целый ворох нанесли. С ума посходили. Может, запретить отправку? Учитывая, так сказать, момент…

Капитан помедлил.

— Личные, говорите? Понятно… — задумчиво побарабанил пальцами по пластику борта. — Запретить нельзя. Какое право мы имеем лишать людей последнего слова? Именно учитывая момент.

И уже другим, приказным тоном закончил:

— Пускай Моряткин личные запунширует и прокрутит автоматом, как только в служебной связи проглянет окошко. Но в текстах никакой паники! Никаких прощаний-завещаний! Просто приветы. Нечего себя раньше времени хоронить и пугать близких! С достоинством надо. С достоинством!

— Слушаюсь! — коротко отозвался Кулагин и потянулся к телефонной трубке.

Судно содрогнулось от нового удара, палуба под ногами стала куда-то проваливаться, Смолин обеими ногами заскользил по доскам, в последний момент почувствовал, как кто-то схватил его под руку, сопротивляясь чудовищной силе тяжести, и держал до тех пор, пока эта сила не ослабла и сдвинутый чуть ли не к перпендикуляру океанский горизонт за лобовым стеклом не принял своего нормального положения.

Над Смолиным склонялся Аракелян.

— Живы?

— Спасибо! — еле выдавил из себя Смолин, чувствуя, как желудок подступил к горлу.

На пульте управления настойчиво звонил телефон. Обретя равновесие, Кулагин сердито сорвал трубку.

— Старпом слушает. — По лицу Кулагина можно было понять: что-то стряслось! Он кого-то спросил: — Люди целы?

Получив ответ, опустил трубку в гнездо. Взглянул на Бунича.

— Третью шлюпку сорвало, капитан! Люди целы!

Над столом клонилась коротко стриженная голова радиста Моряткина. Он тоже был в форме, как и все остальные, — на погоне куртки солидно блеснула золотом командирская лычка. Пальцы Моряткина на рычажке ключа лихорадочно вздрагивали, словно в конвульсиях, — шла передача.

Смолин подошел к радисту, положил руку ему на погон, наклонился к уху:

— Срочную принес!

Моряткин был нетороплив. Прошли долгие минуты, прежде чем он разделался с очередной порцией информации, которую «Онега» непременно должна была кому-то сообщить, наконец обернулся к Смолину.

— Я же говорил, в случае чего и вас, профессор, мобилизуем. Белых в катере застрял. А у меня… — Моряткин ребром ладони провел по горлу, — поможете чуток? А?

— Если сумею…

— Сумеете. Радист всегда радист!

Моряткин поднялся со стула, и Смолин снова оценил его внешность. Видный парень! И не робкого десятка. Будет оставаться на посту до последней минуты — радисту, как и капитану, положено. Они судно покидают последними.