Николай Никитин - Круг. Альманах артели писателей

Толпы хлынули, как известно, на Кремль черным дождем; опоенный черной влагой Кремль грохотал: грабежом. Из подсоборных подвалов выносили бутылки и яйца ручных гранат, револьверы, похожие на сухие корни, винтовки, пулеметные ленты и т. д.

Наганы — г.г. офицерам.

Появлялся офицер в толпе, и толпа уже не растекалась жидкой лавой, загустевая, а строилась:

в параллельные,

в прямоугольники,

в ромбы и трапеции

строевых частей.

Митинги.

Лозунги.

Белые кители и золотые погоны.

— Вся власть Учредительному Собранию!

— Долой Советскую власть!

— Гады-большевики продали немцам Россию.

— Истребить: гадов.

Звякают шпорами, кривя презрительные губы.

— Ну, замитинговали товарищи.

— Да, от этой привычки их скоро не отвадишь.

— Товарищи — товар ищи. Хе-хе! Питерский гарнизон.

Проходившие мимо Консистории озирались почтительно: там сейчас вытянуты военной выправкой; называют себя временным Штабом и выбирают Начальника Гарнизона: он — единственный — выборный, — все остальные будут назначены. Как Земский Собор после Смутного времени.

— Хе-хе, Романова, Михаила Федоровича.

Поручик Антипьев высунулся в раскрытое окно и, словно на блюде, подал плоский крик:

— Да здравствует наш вождь —

— выждав —

— ПОЛКОВНИК ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.

Редко и беспомощно пыхнуло:

— Ура!

— Хто такой?

— Капитан Солоимов, поезжайте немедленно к полковнику Преображенскому. Здесь рядом на Затинной улице.

— Я знаю, батюшка, полковника двадцать лет.

(Уже лестно.)

— Отказов его не принимайте: решенье организации.

ПОЛКОВНИК ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.

Никто не знает.

(Седые усы. Обрюзгший. Отекший. В синем мундире. Проехал верхом, только и видели.)

Теперь из Консистории во двор бегают люди:

— По распоряжению полковника… —

— По приказанию… —

— Послать взвод —

— По решению Штаба: господам офицерам образовать из своей среды ударный отряд для штурма инструкторской школы.

— Поручик Крамаренко, возьмите человек 20 к губернскому комитету большевиков. Туда требуют подкрепления.

— Слушаюсь.

Чокнул шпорой.

Уходя показал капитану Солоимову на полковника: молодец — старик.

— Еще не сдаются?

— Никак нет.

— Много арестованных?

— Не считали. Полная гауптвахта. Некоторых помяли сильно.

— Не жалко.

— Так точно, господин полковник.

По пыльным морщинам мостовой, оступаясь проходят арестованные, рассекая рыхлые массы любопытствующих.

Те же на лицах толстые, сурмленные, приговоренные брови.

— Вид у «коммуниров» — роковой, хе-хе. Бледноваты.

В Штабе гнездится горячий остро-пахучий выпот, струясь с лиц, покрытых мокрой пылью; и тонко пронзает пороховой дымок тяжкую ткань жары и влаги: все это от уличной перестрелки; выходя из перестрелки, г.г. офицеры удачно тщатся хранить иронический выбритый вид; г.г. офицеры хрупко крошат савельевские шпоры, звенящие на вежливых: лаковых и шевровых — сапогах. Впрочем, все пылится.

И остроумно:

— Перепроизводство офицеров.

А в Кремлевской (бывшей епархиальной) типографии скачут проворные шрифты, из черных пальцев прыгая в тесные верстатки. А там и на корректурный лист:

БРАТЬЯМ КАЗАКАМ

станичники!

Советская власть угнетателейнарода в родном городе Вашего славного ВойскаНИЗЛОЖЕНА.

Объявлена власть Учредительного Собрания.

Вы — испытанные защитники народовластия — немедленнодолжны прислать войскадля защиты, создавшегося усильями верных сынов России, порядка.

Искры летели с посыльной мачты радиотелеграфа, жадно оседали на приемники.

Поверх митингующих групп летает по площади облегчающая весть:

— Надо продержаться: завтра придут казаки.

— Вы будете распущены домой, как придут казаки.

— О всех событиях сообщено куда следует.

«Куда следует: в Ставку».

Офицеры тщательно следили, как высказывались, как обсуждали приход казаков мятежники. Речи выступавших мобилизованных были тонкоголосы, сиплы и однообразны: долой большевиков, обещали мир, а дали войну. От этого стержня пушилась вся аргументация.

Полковнику докладывали:

— Известье о скором приходе казаков имеет определенно благоприятное влияние на мобилизованных. Воззвание поддерживает в них веру в победе над большевиками.

— Чужими руками… —

Полковник усмехнулся:

— Нет, господа, на мобилизованных надежда плоха. Они не помощники в нашей героической борьбе за родину. Вы скажете, что нельзя говорить холодно и смотреть трезво во время сраженья. Понимаю.

Но в наше время обо всем говорят. Все оголяют. Господа, надейтесь только на себя. Мятеж произошел помимо нашей воли, т.-е. я хочу сказать, что не мы его организовали, а только приняли. Я понимаю… Мы только хотели… Теперь наша обязанность… Больше упорства, спокойствия, твердости, и победа за нами.

Он замолчал. Все вышли. Старик оглядел себя. Как облако на него нашла внезапная темнота: он устал, хотел есть (поесть было покуда нечего, до и не до того), он сидел с ощущением своей забывчивости. Что забыл… «Ах, да. С таким настроением не побеждают». Внутри, под мускулами живота, пробегала твердая мокрая дрожь. «Да, не побеждают. Катя в обмороке. Послать некого. Сижу как в щели».

Пять-шесть человек держались не гуще кремлевских толп, а жались они к стенам. Это те же: мобилизованные, друг с другом незнакомые, кое-кто из города, некоторые из деревень. Они даже больше помалкивали. Таких молчаливых было несколько, становилось немного больше; редкие отбивались от народа туда, где пореже, темную, вероятно, носили мысль.

«В январе дрались не на жизнь, а на смерть. Теперь призывают. Тогда их прогнали. Теперь сами зовем. Некоторые волости соседствовали со станичниками… У них скотины сколько. По двадцать волов».

Рассказ побежал.

— Зимой этой, когда здесь война была, они мальчишку одного зарубили. Обойму нашли у него: «Ты, говорят, красногвардеец». Девяти лет. А потом, когда на них рабочие наперли, — только лампасы сверкали.

— Воители.

— Как можно одним казакам устоять.

— Вон на Кубани они иногородних мобилизуют.

Коляска одна выскочила дребезжать без передка.

— Стой! —

— Держи их! —

— Стрелять будем. Стой! —

Сразу после остановки закрытого верха пролетки выросли на мостовой лошадь в мыле и извозчик.

— Кто такие?

— Рассказывай — «коммерсанты».

— Знаем мы таких купцов.

— Это комиссар по разгрузке: я — таскаль — его видел.

Увели.

— Много их расплодилось с января месяца, как грибов в дождливое лето.

— В Кремль повели.

— Там: стенка.