Николай Никитин - Круг. Альманах артели писателей
- Название:Круг. Альманах артели писателей
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Круг
- Год:1923
- Город:Москва-Петербург
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Никитин - Круг. Альманах артели писателей краткое содержание
Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Круг. Альманах артели писателей - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Письмо это опущу в Выселках.
Адрес военный тот же. Пишите, ради Бога».
27–29 VII.
Сумерок утренний — ополоски в небе мутные, так после дождей бывают часы, близкие к утру. Ржавые пояски опояшут степь по самому краю и долго стоят, долго мутеют. И звезды тогда белые, немочные сгонят ночную силу, желтый жар — страшно на них смотреть.
Степь лежит в холодном поту. И-ех, дождаться бы солнышка. Земляной муравь — пахуч и крепок, и он тоскует. И пеночке — забавной птахе, голоска не поднять. Медведь — коль еще остался такой, коли еще не выбрал дороги в тихие лога — в песчаные буруки к Каспей-морю — и медведь во ржах тоскует, и шкура у его сырая. А мне надо волком быть, чтоб клыками зарезать живое. Я — одинокий и темный, как волк. Я — всегда стою на дорогах и жду.
По дорогам нынче сложена падаль.
А я иду мимо и гляжу — есть не буду. Я знаю — что придут из станиц стаи, чтобы радоваться падали.
Оттого мне противно.
Путь мой — волчий, какие петли скрутишь, куда приведешь?
Родился я бешеным и уродом, мать меня испугалась, а нынче зубы — резцы крепки, как белые камни. Одного боюсь — гнилых трав и цвета мака. Трава такая хворью в кровь входит, а маковым цветом я опоен. Цвет маков — сонный и маятный, как степное утро, зерны черны и сластимы, что ночь. Ох, зачем я волк, а не поляна с ромашкою, где дух ясный и всем веселый?
Опять о небе и о степи — после грозы.
Небо ржаво, желтухою повело — так у роженицы пятна проступают на теле после вопля.
Не запели еще колодечные журавли, и собаки в сумерках храпят — речь о станицах кудрявых… Там по насесту во дворах шевельнулись петухи, скричались с соседними. Тогда степь дышит паром. Пар мутнее сметаны. По шляхам моет туманом верстовые каменья. Утирает обрывом ветра. А как умоет туман и лозы, тогда усмехнется небо.
Скот в столках чует утро — скот знает.
Подстилка к утру изнавожена, пора хлева отпирать на пастьбу. Любит скот — этот утренний час, а люди зовут его коровий рев.
У баб, как и у скота, тоже свои часы и свои сроки.
О бабе сказано, что она — зверь верный.
Река не прозевает половодья, травы росту, хлеб созрева, скот пастьбы. А баба живет так же, как вода, травы и нивы, как скот, что она же и доит.
Вот почему каждое утро сладко слушают бабы, когда проснется скотина. Но главное о коровьем реве не тут. На коровьем реву для бабы радость.
Вот главное.
Легко ступать по сырому двору: от щепы, от утренней земли холодит прелью. И кура уж тычется в мусоре… А когда отворишь хлев — дойдет оттуда тепло, а в тепле этом сила, обдаст бабу теплом, баба захочет ласки. И кругом обрастет баба ласкою.
Корову выпустит. Пристанет корова к стаду. И от стада будит в бабе бабье — коровий рев стада.
А в дому — в жилой половине, в грязной, где едят, пьют и рожают, привалится баба к мужику своему Кузьме Феногенову, чудливому и сухому, что — жук.
Кузьме знакомо — коровий рев.
У бабы ноги похолодевшие, от рубашки, от тела тянет сыростью, степным утром. А росы по утру пахучи. Потому — будто не баба, а сама степь к Кузьме привалилась, и обдавая куревом трав обещает плод.
Старая песня казацкая сложена — что в походе казаку не потребна жинка, тютюн был бы да трубка. А у земли Кузьма, у своего тына, у садочка вишневого, что румяный ползет по склону к закату, а за садочком пасека, а за пасекой мак и подсолнечник, — ах, да разве расскажешь, как горят по утру кавуны и гарбузы, — вот у домашности не спеть Кузьме старую песню, у земли Кузьма, что степной ключ — звонок и холоден, земля кругом жирная и он земле песню ложит, потому что надежда мужицкая и столичная, как земля у ручья, кому-кому чужая, а уж Кузьме-то жирная.
Вот.
И пускай ветер степные песни спевает…
— Нехай круже…
У Кузьмы хватка крепкая. От бабы еще шалфей-травой пахнет, вчера сушила травы на лекарство.
Зудят мухи в окошечках.
В башке тяжело — досыпок утрешний.
А коровьего реву баба требует. Ворочается тяжко, стойлом дышит.
Ведь и бабе тоже что-нибудь да надо…
И небо знает. И Кузьма — усмехается.
— Що, жинка, треба…
Так —
По всем станицам гудит мыком коровий рев. И мужики жмут, а бабы послушнее мух и слаще изюма. Да, если бы собрать за один этот час всю бабью ласку, можно было бы ею, как медом, обмазать всю степь, что ломоть.
С мужиком уж тут полная лада, не на чем перечиться.
За грозою — ярее ласка.
Сказано уж было, что тогда целуются травы и земля принимает с неба голубой огонь, чтобы налить силой нивы — под свой. Сказано было, что теми же грозовыми стежками, где мелькнул огонь, там же — как свист ползет любовь, потому что без любви нет ночи.
И к ночному исходу, к зяблым зорям, когда в концах уж мутеют степные нагорья, и загорятся желтым головки сопок — вот тогда балуют станицы, сеются. И зудят мухи, теребя лапами стекла окошек, налетая друг на друга, тоже сеясь.
И в степи тянутся со сна травы, сладко жмутся, вспоминают. Ах, пусть там, на железных путях, дрожат брони, а ветер мчит чужие песни — у евтуха рожок, в рожке веселый свой наигрыш — сейся… и коровы ревут по зеленой еде. Свое — зеленое…
У коня Феногенова еще не сошли мозоли с хребта, много ходил конь — нынче конь гуляет, и хозяин гуляет.
Твердо у Кузьмы.
— Буде на москаля робили, побачим, як вони самисеньки попрут.
И еще крепче жмет бабу.
За пологами только кряхтят бабы, а мужики смеются тому, чего еще не знают, чего еще не угадать бабе, и сеются.
И кавыл — седой пух поддакивает им про пути козарские да конницу половецкую с мягкими хвостами.
И тоже сеется.
О России ли…
О ней, все о ней.
Сердце волку сдавило лапой — что сказать?
Куда льетесь брони — к чему быстрый дробот ваш, гул железных путей. Жизнь твоя проста, что степной плач, что русская песня. Разве мы знаем? Оттуда с Лобных Красных площадей, где было начало наше, где всегда была вся смута, но где была и совесть, откуда цари-скопидомы копили русский кошель, где Тишайшие творили мир, а Грозные — кровь, где по старинному слову — наше сердце… оттуда вот льются неудержимо.
Ну-ка, остановите.
Не водилось доселе такой руки, что сдержала бы нашу тройку.
Неслись кони-звери… куда? Об этом — не надо. Это — не мое. Это — было.
И нынче закованные в броню поезда дробят рельсы. А с ними песни, как брони. А людей не о чем спрашивать. Вера ушла в ветры, в ночи, в степи, — сомненье же легче трав.
Несутся брони — звери… куда?
Об этом — не надо. Это — теперь.
И тоже — от кубанских густых плавней. В плавнях сошелся тот, кого снесло половодьем, да случаем. Реки у нас бурливые, когда развеснятся, то безудержу — разлив русский — сильный. То не реки — а метлы метут, сметая легкое. И на речном брюхе чуть ли не пеший ход…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: