Владимир Попов - И это называется будни

— Так почему же вы отказали ему в просьбе подменить на эту ночь?

Но Шевляков, оказывается, не собирался ни лгать, ни изворачиваться.

— Вот этого, верите или нет, я сам себе не могу объяснить вразумительно. По всей вероятности, поддался эмоциям. На одну ночь уже ставили человека вместо Калинкина сверхурочно, на другую, а от него ни гугу — где он, что с ним. Наконец появился. Ну, думаю, все в порядке, есть кому на ночь стать. А за час до выхода на работу звонит он ко мне домой — устройте подмену. Мы как раз с зятем сидели, по рюмочке пропустили, ну я и набросился на него: ничего знать не хочу, выходи — и баста.

— А за что в таком случае вы грозили ему судом?

— В запале так получилось. Увидел, что он наворочал, и ляпнул. — Лицо Шевлякова вдруг приняло откровенно встревоженное выражение. — Дина Платоновна, не надо пока… Дайте отдышаться…

С неохотой шла Лагутина к директору — опасалась увидеть его надломленным, смятым. Но он был спокоен и просиял, как всегда, когда она переступала порог его кабинета.

На сей раз Збандут высказал насчет статьи точку зрения, совпадавшую с шевляковской:

— Не будем пока подливать масла в огонь. И так горит слишком сильно…

— Тогда зачем была вся эта затея?

Збандут прошелся по кабинету с таким непринужденным видом, точно был один.

— Чувствую, в вас разыгрался журналистский зуд.

— Случай очень уж поучительный. Смысл его примерно таков: в условиях производства, тем более сложного, никогда нельзя сбрасывать со счета состояние человека. Между прочим, даже во время войны летчики, снайперы, парашютисты, люди особо ответственных военных профессий, имели право отказаться от выполнения задания, если ощущали недомогание. Физическое или душевное.

— Не беспокойтесь, такой урок бесследно не пройдет. Обсудим как и полагается во всех цехах…

— …сделаем соответствующие выводы… — Лагутина разочарованно поморщилась. — Сказанные слова улетают, Валентин Саввич, написанные остаются и делают свое дело.

Настойчивость Лагутиной требовала более убедительных и доходчивых аргументов. Збандут поиграл карандашом и заговорил с педагогической обстоятельностью:

— Поверьте мне, Дина Платоновна, был бы Шевляков человеком другого склада, жестоким, бессердечным, у меня рука не дрогнула бы наказать его со всей суровостью. Но он, как все толстяки, добр. Даже слишком. Ну изменила чуткость, с кем из нас не бывает. Я подхожу к этому происшествию как к несчастному случаю. «Збиг обставын», как здесь говорят, или стечение обстоятельств. — Збандут лукаво прищурился. — Я уже читаю в ваших глазах: либерал. Нет, Дина Платоновна. Так подсказывает сермяжный здравый смысл.

Заметив огонек на коммутаторе, Збандут поднял трубку, поднял движением более резким, чем обычно, и этот жест выдал его: вовсе не так спокоен, как хочет казаться.

— Нет, нет, только без них, пожалуйста. Заходите сами. — Положил трубку, повернул лицо к Лагутиной. — Останьтесь. Мне сейчас понадобится ваша моральная поддержка. — И добавил, как бы оправдываясь: — Да и вам, пожалуй, будет не лишне.

Вошел Гребенщиков. Метнул взгляд на Лагутину, удивленный, недовольный, подошел к столу.

— Руководитель бригады шокирован, Валентин Саввич, — сообщил он. — Рассчитывал на прием.

— Объяснили бы, что при такой ситуации на заводе…

— Он все понимает, однако же… В общем на аглофабрике все подготовлено к разделке фундаментов.

— Уже?

— Удивляться нечего. Импульсная установка смонтирована у них на грузовой машине. Выезжают по вызову, действуют как «скорая помощь».

— Такой бы стиль да повсюду…

— Крушить легче, чем создавать.

— Строители еще не всполошились?

— Пока нет. У руководителей областное совещание, а монтажники… Что монтажникам? Они знают свое.

Збандут явно растягивал время. Посмотрел на Лагутину, и ее застывшее в напряженности лицо не прибавило ему бодрости.

Почувствовав, что директор колеблется, Гребенщиков решил облегчить ему отступление.

— Валентин Саввич, операцию можно и отменить. Чрезвычайное положение… Оплатим дорожные расходы — и пусть возвращаются восвояси. Еще из одной конфликтной ситуации не выбрались, а вы уже создаете другую.

Эти слова прозвучали как выражение преданности Збандуту, как проявление заботы о нем, и Лагутина невольно посмотрела на Гребенщикова другими глазами.

— Извините, что вторгаюсь в ваш разговор, — сказала она, — но мне кажется, Андрей Леонидович глубоко прав.

Гребенщиков оценил поддержку и тотчас откликнулся на нее.

— Представляете себе, Дина Платоновна, как туго закручивается узел? Изменение проекта газоочистки на аглофабрике предусматривает установку кирпичной трубы. И не какой-нибудь. Стометровой, да к тому же нигде никем не запланированной. Один такой сюрприз министерство еще выдержало бы. Но у нас появилась необходимость во второй трубе для домны. Это уже перебор, тем более что с трубами сейчас вообще…

— …труба, — подсказала напрашивавшееся слово Лагутина.

— Эх-эх, что бы доменной трубе упасть завтра, если уж ей суждено было упасть, — почти мечтательно проговорил Збандут.

— Почему завтра? — удивился Гребенщиков. — Если вы на это решитесь, не все ли равно — завтра или сегодня?

— Тогда тупиковое двухтрубное положение сложилось бы само по себе, непроизвольно, — пояснил свою мысль Збандут. — А сейчас получается, как вы изволили заметить, — я его создаю. — Прошелся по кабинету. — Ну да ладно. Семь бед — один ответ. Приступайте. — Внешне Збандут казался совершенно спокойным, но оттенок обреченности придал его голосу необычный тембр.

Достав из шикарной кожаной папки свернутый лист бумаги, Гребенщиков положил его перед директором.

— Тогда подпишите договор с бригадой электрогидравликов.

— Но главный инженер тоже, кажется, имеет право подписывать эти документы, — не без ехидства заметил Збандут.

Гребенщиков пристально посмотрел ему в глаза.

— У меня не хватило бы смелости на такую акцию. Ни на вашем месте, ни на своем, — признался он откровенно. — Подумайте еще как следует, Валентин Саввич.

Збандут внял совету Гребенщикова, подумал. Только это ничего не изменило. Потянулся к ручке, и на договор легла четкая подпись.

Прикрыв за Гребенщиковым поплотнее дверь, вернулся к столу, сел против Лагутиной в кресло для посетителей.

— Представляю себе, что поднимется завтра! Звонков будет… Хоть не выходи из кабинета, или, вернее, убегай из него. Только куда убежишь? До сегодняшнего дня я надеялся, что самоуправство с аглофабрикой мне простят. И нужно же — поднесло эту историю с домной. Но вы-то понимаете меня, Дина Платоновна? Хоть немножко. Мне легче уйти с завода, чем сознавать, что разрешил построить антисанитарный цех.