Владимир Попов - И это называется будни

— Доруководился… Как бы самому не вылететь в трубу… — проговорил в голос и обеспокоенно задвигал плечами — до сих пор сам с собой он еще не разговаривал.

Повернулся, сел, не отрывая глаз от изображения домны. Представил себе дымоходы в земле, идущие от кауперов к трубе, сходящиеся в один общий дымовой боров и потому взаимосвязанные, и неожиданно дерзкая мысль обожгла его. Что, если оставить в работе три воздухонагревателя, а четвертый приспособить под трубу? Чем не труба? Сечение подходящее, высота достаточная — сорок метров. Прорезать отверстие в куполе — и пусть дым идет через него.

Дремотное состояние с него как сдуло. Он вскочил, подошел к плану завода. Мысль показалась фантастически простой и одновременно невероятно оригинальной. Разволновался, вынул сигарету, задымил. Не было в практике такого решения, но не было и необходимости в нем — до сих пор трубы в доменных цехах не падали. Домны, бывало, падали. И то не у нас. У американцев при передвижке. Покружил по комнате. Не спеша радоваться находке, боясь снова попасть впросак, снова пережить приступ отчаяния, проверил со всех сторон техническую возможность такого выхода из создавшегося положения. Да, сомнений не было — открылась сказочная перспектива сократить простой печи до полутора суток. Ну сколько нужно времени, чтобы прорезать дыру и удалить кирпичи? От силы двенадцать часов. Люди будут работать, как звери, понимая, что такое каждый лишний час.

Крутнул телефонный диск, с почти злорадным удовольствием позвонил Золотареву.

— Тащите-ка чертежи трубы и кауперов. Только с черного хода — меня нет. — Когда тот явился, предупредил: — Постарайтесь сохранить трезвость. Родилось нечто либо гениальное до нелепости, либо нелепое до гениальности. Отдаю на суд вам. — И добавил патетически: — В руце твоя предаю дух мой.

Разостлав на столе чертеж, Збандут решительным жестом как бы отрезал красным карандашом верх купола, сгоряча царапнув так, что прорвал бумагу.

— Если вот этаким манером?

Золотарев старательно всматривался в чертеж, но понять ничего не мог.

— Допустим, срежем макушку купола. Это нас не выручит? — подсказал Збандут.

Подозрительно покосившись на бутылку коньяка, которую Збандут забыл убрать, Золотарев обезнадеживающе сказал:

— Для чего?

«Или он туп, как дуб, или я дошел до состояния умственной депрессии, — мелькнуло у Збандута. — А может быть другой вариант: он отчетливо видит, что из этого ничего не получится, я лишь хочу принять желаемое за возможное».

— Тянуть будет, труба будет! — взвился вверх голос Збандута. Глаза его возбужденно блестели, а лицо сделалось строгим. — Три каупера в работе, четвертый вместо трубы!

Схватив логарифмическую линейку, Золотарев начал искать данные: сечение, высота, объем газов, температура — все элементы, определяющие силу тяги. Он нервничал, сбивался со счета, начинал все сначала и снова запутывался.

— Я вас просил сохранять трезвую голову, — напомнил Збандут. — Холодную и трезвую. Я жду положительного результата. Идея достаточно абсурдна, чтобы стать перспективной.

— А отрицательный вас не устраивает? Важна определенность. — Заметив, что директор теряет терпение, Золотарев придвинул ему сигареты, а сам продолжал расчет.

— Эх вы, руки дрожат… Точно кур воровали, — усмехнулся Збандут.

Ляпнув что-то непотребное, Золотарев поднял счастливые глаза.

— Премию за рацпредложение насчитывать?

— Что, получается? — радостно, как мальчишка, решивший на экзамене труднейшую задачу, спросил Збандут.

— Тяга будет слабее, но незначительно. Пройдет.

Збандут с размаху хлопнул Золотарева по плечу и кинулся к телефону. Команда механическому цеху: десять автогенщиков на первый воздухонагреватель четвертой домны; доменщикам: свернуть все ремонтные работы, готовить домну к пуску. И рапорта. В горком — Додоке: ночью, самое позднее утром доменная печь будет пущена; в Москву, Суровцеву…

Суровцев как раз проводил коллегию, по всей видимости, была она бурной, потому что откликнулся он нелюбезно.

— Что там у вас еще?

— Совмину успели доложить?

— С такими вестями спешить не приходится.

— Утром пускаем домну!

— Что-о?

— Пускаем утром домну!

Суровцев приглушил голос.

— Как это пускаете? Без трубы?

— А мы тут пришли к выводу, что труба — своего рода архитектурное излишество. Желательное, но не столь необходимое, как некоторые полагают.

— Валентин Саввич, ваше витийствование совсем не к месту. — Голос тот же. Грубоватый, внятный, приглушенный. — Объясните членораздельно.

— Э, нет, Василий Аркадьевич, на сей раз так просто не получится. Я полсуток думал, как без трубы обойтись, теперь подумайте вы. Загадка, когда знаешь разгадку, никогда не кажется сложной.

— Вы не пьяны?

— Пьянее пьяного!

Однако Суровцев шутку не принял.

— Должен напомнить, что я вышел из того возраста, когда играют в отгадайку. Юмор — вещь хорошая, но не при всех обстоятельствах.

Збандут рассказал, как решили выйти из положения, подкрепив свои соображения данными расчета, сделанного Золотаревым.

— Ну знаете!.. — не скрыл своего восхищения Суровцев. — Такое могло прийти в голову только русскому мужику. Немец наверняка не додумался бы.

— Немец и трубу не завалил бы… — осторожно обронил Збандут.

Наташа встретилась с Катричем на троллейбусной остановке у театра. Погода была не из удачных. С неба сыпал мелкий дождь, больше похожий на туман. Сначала он никаких неприятных ощущений не доставлял, но постепенно и лицо, и одежда стали влажными, и Наташе захотелось где-то укрыться.

Катричу нельзя было отказать в умении создавать для их встреч праздничную обстановку. Он ухаживал по всем правилам. Был находчив, предупредителен, умел блеснуть щедростью. Если билеты в театр, то на лучшие места, если цветы, то самые роскошные, если ресторан, то блюда наиболее изысканные. Но сегодня он надумал приступить к решительным действиям. И когда Наташа заскулила насчет погоды, которая не располагала к фланированию по улице, Катрич предложил зайти к нему домой.

— О, нет, Фима, этого не произойдет. — Спокойные, как заводь, глаза Наташи диковато блеснули.

Катрич что называется оторопел. Он мало рассчитывал на согласие, но никак не ожидал получить отповедь, да еще в такой резкой форме. Он был уверен, что сделал все, чтобы расположить к себе эту недотрогу, чувствовал, что не безразличен ей, и вдруг — на тебе!

Скорчив обиженную мину, он самым невинным тоном проговорил:

— Посидим, магнитофонные записи послушаем. У меня лучшая коллекция в городе. Или ты что, боишься?

Наташа молчала.

— Глупенькая. Это же ты… — Катрич наклонился к Наташе, коснулся губами ее уха.