Людмила Уварова - Концерт по заявкам

— Вы насчет щенка? — спросила она. — Насчет щенка ирландского сеттера?

Голос у нее был немного хриплый, слова она произносила торопливо, но довольно отчетливо. На вид ей было не больше тринадцати, от силы четырнадцать в самом начале.

— Да, — ответила я. — Ты угадала.

Улыбка окончательно затопила ее лицо, потом внезапно она стала серьезной, даже испуганной:

— А вы собак в общем-то любите?

— Люблю, — ответила я. — Разве иначе я бы пришла сюда?

— Тогда пойдемте, — сказала она.

Квартира показалась мне большой, низкие потолки, узкий коридор, как оно обычно бывает во всех панельных домах. Мне вспомнились слова одного моего друга: «Живу в панельно-печальном доме под самым низким потолком в Москве, всего лишь два метра сорок».

Нет, здесь потолок был все-таки повыше, должно быть, что-нибудь два семьдесят пять.

Комната, в которую мы прошли, была довольно большая, но до того уставлена различной мебелью, вазами, ковриками, какими-то бюстами, картинами на стенах, что казалась тесной и узкой.

Наверное, хозяева, подумала я, бездумно приобретали случайные вещи, словно в комиссионном магазине, здесь были собраны всякого рода предметы, и рыночная дешевка, и подлинные ценности.

Я села на диван, покрытый довольно красивой золотистой тканью, но с чудовищными зелеными плюшевыми подушками. Девочка сказала:

— Значит, так, меня зовут Ада, а вас как?

Я назвала себя.

— А меня мама звала Лина, я ведь Аделина, но Ларисе больше нравится Ада.

— Кто это Лариса? — спросила я.

— Жена моего папы. Когда мама умерла, папа женился на Ларисе.

Ада повторила еще раз:

— Значит, так…

Одернула на себе коричневый, довольно поношенный свитерок, торжественно произнесла:

— Сию минуту, все будет тип-топ…

И тут же выбежала из комнаты, а спустя мгновение в комнату ворвался, буквально ворвался, словно бы освободившись от неких пут, прелестный темно-рыжий, с подпалинами, лохматый щенок.

Это был чистопородный, без единого сомнения, «дворянин»: широкой лопаточкой морда, хвост закорючкой, толстые лапы — все свидетельствовало о его бесспорном происхождении.

— Вот, — сказала Ада, появившись в дверях. — Его зовут Джерри, и он уже просится.

— Джерри, — повторила я. — Так, так…

Ада испуганно глянула на меня:

— Вам не нравится имя? Тогда можно будет переменить, хотя он уже знает, как его зовут. — И она позвала: — Джерри!

Песик быстро подбежал к ней, встал на задние лапы, а передние положил ей на грудь.

Ада обернулась ко мне, как бы призывая вместе с нею полюбоваться на Джерри.

— Вам что, не нравится его имя? — снова спросила она.

— Почему не нравится? Имя, вернее, кличка вполне нормальная, просто ему скорей подошло бы зваться Шарик, или Тузик, или Рыжик…

— Разве?

Ада погладила щенка по мосластой голове.

— А он еще будет расти, — определила я. — Это будет здоровенный пес, не сомневаюсь!

— Что вы! — Ада замахала обеими руками. — Он больше расти не будет. Он таким и останется, а вы что хотите, чтобы он вырос? Да?

— Нет, не хочу, — сказала я. — Чем меньше пес, тем меня больше устраивает.

— Так он таким и останется! — воскликнула Ада. — Вот увидите, он не станет больше! Ни на один сантиметр…

Как же она жаждала отдать его! Но я все еще никак не могла понять, почему она хочет избавиться от щенка.

— Возьмите его, — Ада сложила вместе маленькие ладони. — У вас доброе лицо, ему у вас будет хорошо, вы его полюбите, его все любят, кроме… — Оборвала себя, потом продолжала снова: — Тут как-то пришла одна женщина, хотела взять Джерри, но у нее были такие злые глаза, что я испугалась за Джерри.

— Кто же его не любит? — спросила я. — Коль скоро начала, давай говори.

— Лариса, — ответила она. — Понимаете, она была в доме отдыха, и вдруг мне подкинули щенка, вот такусенького, чуть больше моей ладони.

— Ты сразу поняла, что это ирландский сеттер?

Она густо покраснела, видно, не приучена была лгать.

— Я все поняла, — сказала, отведя глаза в сторону. — Да и как было не понять? Но ведь Лариса никогда не взяла бы беспородную дворняжку!

— И тогда ты придумала окрестить его ирландским сеттером?

Ада кивнула:

— Да, именно тогда, и сама ему имя придумала.

— А почему именно ирландский сеттер? — спросила я. — Почему, скажем, не пудель, или эрдель, или еще там какой-нибудь высокопородный?

— Ларисина лучшая подруга Сильва недавно купила за бешеные деньги ирландского сеттера, — пояснила Ада. — Вот тогда я и подумала, пусть щенок будет тоже ирландский сеттер.

— А Ларисе он понравился?

Ада улыбнулась:

— Не то слово. Она в него просто влюбилась.

— Уже хорошо, — заметила я.

— Вы дослушайте до конца, — грустно сказала Ада. — А потом к нам пришла Сильва и увидела Джерри.

— И разоблачила тебя? — продолжила я. Ада вздохнула:

— Она как только увидела Джерри, так сразу же: «Это ирландский сеттер? Тогда я королева Нидерландов, никак не меньше». Я ей подмигиваю, дескать, помолчите немного, а она свое лупит: «Это дворняжка, самая настоящая». Я говорю: «Нет, это ирландский сеттер, его специалисты смотрели и все сразу поняли, он очень высокопородный». А Сильва опять: «У вас есть родословная? Вы уже зарегистрировали его в клубе? Кто еще его видел?» — Ада махнула рукой: — Одним словом…

— Одним словом, — повторила я вслед за нею, — Ларисе все стало ясно.

— Да, — печально согласилась Ада. — Все сразу.

— И что же?

— Она вдруг переменилась, возненавидела Джерри. Если он встречался ей в коридоре, она начинала ругаться, всюду эта паршивая собака лезет. А однажды, я сама увидела, она пнула его ногой. Джерри как завизжит…

Мне показалось, что в Адиных глазах блеснули слезы.

— Лариса дома? — спросила я.

— Нет, она в доме отдыха вместе с папой.

— Опять в доме отдыха? — непритворно удивилась я.

— Опять, — ответила Ада. — Тогда она была одна, а теперь вместе с папой.

— Понятно, — сказала я.

— Они уже скоро приедут, — добавила Ада.

Мне захотелось поглядеть на Ларису. Мысленно я уже представила себе ее: пышущие здоровым румянцем пухлые щеки, волосы белокурые, в химической завивке, грудастая и глаза, должно быть, выпуклые, с жестким взглядом…

— Вот она, — сказала Ада, — вместе с папой…

Фотография висела на стене, возле гипсового бюста некоей полнощекой нимфы, усевшейся на полированной тумбе. Мне вспомнилось, кажется, вот такие тумбы, круглые, резные, называются консолями.

Ада, я заметила это сразу, походила на отца, те же большие глаза на нервном, подвижном лице, тот же высокий, чуть нависший над бровями лоб, но Ада была миловидна, а отец довольно невзрачен, наверное, невысокий, узкоплечий…

А вот Лариса оказалась совсем не такой, какой я вообразила ее. Она выглядела очень юной, узкое лицо, тонкие, плотно сжатые губы, взгляд пристальный, немного даже печальный, ушедший в себя. Она удивила меня, нет, совсем не такой она мне представлялась.