Людмила Уварова - Истории от первого лица

— Кто она? — спросил я.

— Должно быть, любовь, — сказал он.

Я подумал, что он тоже доверчив, совсем как бабкин, недаром он ее сын. Сразу же поверил тому, что я с ходу сочинил. Впрочем, почему бы и не поверить? Он сам как-то рассказал мне, что впервые влюбился что-нибудь лет в десять.

И еще я подумал: «Люблю ли я Лошадь? И любит ли она меня?»

Но так и не сумел решить. Может быть, мы любим друг друга, а может быть, еще явится в будущем она, как выразился мой старик, любовь.

Иногда мне кажется, что я люблю Лошадь, а иногда вдруг становится скучно с нею…

Вот и еще одна примета нашего со стариком сходства: мама утверждает, что он чертовски непостоянен. И я такой же. Стало быть, во мне те же гены, что и в нем, ведь со мной сплошь и рядом происходит вот что: то, что нравилось, скажем, вчера, сегодня уже определенно не нравится, а бывает и наоборот.

Одно время я любил плавать, из реки меня, бывало, не вытащить, и вдруг как отрезало, не хочу в воду, надоело, что ли…

Выходит, я похож на старика, и он такой же точно…

— Когда ты вернешься, давай махнем вместе куда-нибудь, — сказал я. — У тебя когда отпуск?

— В августе.

— Тогда я не поеду в лагерь на вторую смену, а буду ждать тебя.

— Куда бы ты хотел поехать? — спросил старик.

— Куда-нибудь на Оку или на Волгу, чтобы только мы с тобой вдвоем, чтобы порыбачить, посидеть у костра, походить по лесу…

Он посмотрел на меня, ничего не ответил…

Должно быть, мысленно решал, сумеет ли поехать со мной. А как же его Наталья Борисовна? Как-то я ее мельком видел, женщина как женщина, уже немолодая, за тридцать, и в общем не лучше моей мамы. Совсем не лучше.

Он сказал:

— Там поглядим, надо сперва дождаться августа.

Я понял, что ничего не выйдет, он не поедет со мной, может быть, уже договорился со своей Натальей Борисовной?

— Ладно, — сказал я. — Поглядим так поглядим и постараемся дождаться…

— У тебя хороший характер, — сказал старик.

— Такой же, как у тебя, — сказал я словно бы вскользь.

— Нет, я был в твои годы куда ершистей.

— Слушай, — начал я опять, — а что, если мы с тобой зимой, когда у меня зимние каникулы, поедем куда-нибудь? Походили бы на лыжах, побродили бы вместе…

— У меня отпуск раз в году, — сказал старик. — Между прочим, когда мне было столько лет, сколько тебе, я вовсе не рвался ездить с родителями, мне было куда интереснее со своими сверстниками.

— А мне интересно с тобой, — сказал я.

Он наклонил голову.

— Спасибо. Не каждый отец дождется такого признания.

— Далеко не каждый, — подтвердил я. Он бросил на меня быстрый взгляд, и мне показалось, что мы оба подумали в этот миг об одном и том же.

Он встал со стула.

— Пора, мальчик, пошли…

— Пошли, — сказал я.

Мы вышли на улицу. Небо потемнело, густые темно-синие тучи торопливо заволокли немногие голубые островки. Подул ветер.

— Будет дождь, — сказал старик. — Или ветер разгонит тучи.

— Люблю ходить в дождь по улицам, — сказал я. — А ты?

— Кажется, любил когда-то.

— Когда был такой, как я?

— Да вроде.

«Вот и еще одна примета, — подумал я. — Еще одна…»

— Наверняка разгонит, — согласился я. И как бы в подтверждение моих слов темно-синие тучи буквально на глазах стали таять, постепенно высвобождая голубые чистые островки неба, и наконец солнце свободно выкатилось из-под туч, совсем по-летнему засияло горячо и ярко.

— Позвони мне из Перми, — попросил я.

— Бусде, — ответил старик, так любил говорить и я — бусде.

Он вынул из кармана горстку серебряных монет.

— Видишь? Уже приготовил.

— Что это? — спросил я. — Что за монеты?

— Пятиалтынные. Буду звонить тебе из автомата, по коду, нужно каждые полминуты опускать пятнадцать копеек, и говори сколько влезет.

— Так ты окончательно разоришься, — сказал я, порылся в своем кармане и вынул две монеты, — бери еще два пятиалтынника.

— Не надо, обойдусь, — сказал старик. — Значит, так, давай договоримся: через четыре дня, ровно в два я звоню тебе.

— В три, — сказал я. — В три я уже буду дома, а в два могу задержаться в школе.

— Договорились, — сказал старик, вынул записную книжку в зеленой кожаной обложке, записал в нее тонким карандашом:

«Пятнадцатого, от 3 до 4 звонить Юре».

Старик на редкость аккуратен, даже педантичен. Всегда все записывает, никогда ничего не забывает. Пожалуй, я не такой, ну и что ж?

Нельзя же в самом деле походить на отца тютелька в тютельку?

Должны же между нами быть какие-нибудь различия, как же иначе?

Мне нравится эта его особенность: все записывать, помнить и держать слово. Я тоже буду стараться быть таким, надо будет завести себе книжечку и записывать все, что следует сделать, и стараться выполнять то, что записал.

Мы остановились возле нашего дома. И я снова спросил:

— Может, зайдешь?

Зачем я спросил его? Ведь он уже ответил, и я знал, что он не зайдет…

Он сделал вид, что не слышит. Похлопал меня по плечу, на миг прижался щекой к моей щеке.

— Значит, договорились, пятнадцатого в три звоню…

— Идет, — сказал я и вошел в свой подъезд.

Я знал, что дождусь Юрку. Правда, пришлось его ждать около двух часов, никак не меньше, я уже было собрался, решил уйти и все-таки стал снова ходить по тротуару, вокруг его дома.

«Должен же он явиться в конце концов, — думал я. — Когда-нибудь все же придет же домой…»

Завтра я должен был уехать в командировку в Пермь, и мне хотелось напоследок увидеть его. И в конце концов я дождался.

Он вышел из-за угла и прямехонько бросился ко мне.

— Привет, па!

— Привет, — сказал я.

Я старался выглядеть как можно более независимо и спокойно. Словно встретился ненароком, почти случайно.

— Я тут неподалеку, на Стромынке, был, — сказал я. — Звонил тебе, но никто не ответил.

— Никого не было дома, — сказал Юрка.

— Но я почему-то надеялся, что рано или поздно ты придешь, — сказал я.

Я говорил быстро, все время улыбаясь. Мне казалось, что улыбка у меня широкая — шире не бывает, и глаза превеселые, но сам не переставал вглядываться в его лицо: неужели Мила права? Неужели он и вправду не мой сын?

Я не верил ей. Не мог и не хотел верить.

Мне всегда казалось, что Юрка похож на меня. И многие, видя нас вместе, говорили:

— Сразу видно, что отец и сын…

И в самом деле, семейное сходство между нами, как мне думалось, неоспоримо.

У Юрки тот же рот и веки так же слегка припухшие, и смеемся мы одинаково. Сперва словно бы кудахчем, а потом уже начинаем раскатисто хохотать…

Правда, у него волосы много светлее моих, и глаза совершенно непохожи ни на Милины, ни на мои. И нос курносый, у меня длинный, с чуть заметной горбинкой, а у Милы толстый, с широкими ноздрями.