Владислав Титов - Проходчики. Всем смертям назло...

А крепкий известняк никак не хотел превращаться в глину, подавался туго, с визгом, с россыпью колючих искр, порода стонала и крошилась, как будто на самом деле старалась сберечь вековую тайну. Пот застилал глаза, немели мышцы рук, но рядом с Витькой работали друзья, с таким же упорством, постигая какие-то свои загадки; отдышаться было некогда.

Говорили мало, только о самом необходимом, потому что произношение слов тоже отбирало силы. Надо… Над ними никто не стоял, не подгонял, не повторял этого слова, оно сидело внутри каждого из них, пылью кружилось в каменной круговерти забоя, они видели его там, на-гора, в глазах уходящих со смены и заступающих на подземную вахту рабочих лавы, ощущали в крепких, без слов рукопожатиях.

Надо… А грохот лавы с каждым днем приближался, он становился все отчетливее и мощней, и уже явственно ощущалось, как дрожит угольный пласт, пищит и стреляет мелкой антрацитовой крошкой. Лава, как чудовищный, разъяренный зверь, настигала их, пожирая пласт. Позволить настичь себя проходчики никак не могли. Если нагонит, то стихнет грохот, оборвется черная река, иссякнет тот поток, ради которого все они надевают жесткие шахтерские робы и спускаются в глубь земли, в самое ее чрево.

И к Тропинину, и к Гайворонскому постепенно приходило второе дыхание. Они меньше уставали к концу смены, во время работы не суетились, движения стали размеренными, точными, почти как у Михеичева.

В отличие от Виктора, Вадим в самом процессе проходки ничего интересного не находил. Его занимало совсем другое. Он сделался важным с виду, старался ступать по земле всей ступней, уверенно и сильно, хмурил брови, но это удавалось ненадолго и тогда он подпрыгивал, забегал вперед, махал руками и уже вовсе не шел, а парил в воздухе, как бабочка. Внутри по-прежнему сидел озорной мальчишка.

— Петр Васильевич, а нам этих… ну, вы знаете… Героев дадут? Могут, а?

— За что? — разинул рот Витька.

— Тебе, Вадик, в лучшем случае, медаль вручат. Звезды буграм раздают. — Борис даже не усмехнулся.

Михеичев молчал.

— Медаль на танцах можно носить? — Вадим живо интересовался.

— Партнерше платье на груди протрешь или потеряешь. Ты уж лучше ее в коробочке под стеклом храни, — опять без улыбки посоветовал Борис.

— Какой тогда от нее толк?

— Дело не в наградах, — отозвался Михеичев. — Лава нам на плечи прет. Нужно искать выход.

— Вкалываем, как носороги, какой еще выход! — Вадим взмахнул руками, будто оттолкнул кого-то.

— Этого недостаточно, — Петр Васильевич вздохнул, и дальше шли молча.

Недельный график скоростной проходки можно было выправить ценой выходного дня. На летучке Плотников против обыкновения говорил сидя, не поднимал головы, боялся встречных взглядов. Голос звучал тихо, заискивающе. Работать в воскресенье желали далеко не все. Одних манил покрывшийся ледяным зеркалом пруд с серебристыми рыбинами, другим позарез нужна была поездка в город, третьи справляли именины, а четвертым, после напряженной недели, хотелось просто так поваляться на диване у экрана телевизора.

Иван Емельянович долго объяснял, извинялся, просил… В нарядную невзначай заглянул Клоков, отнекиваться стало трудней, проходчики нестройно согласились.

Понедельник начался с ЧП. Отгрузив из забоя отпаленную в воскресенье породу, Михеичев выключил машину и, то ли оставшись довольным ее спорой работой, то ли предвкушая следующую операцию — крепление кровли, веселым голосом скомандовал:

— Тащи арки, ребятежь, крепить начнем! — Это дело бригадир любил больше других.

Борис и Вадим рысцой нырнули в штрек. Первую арку установили с лихим перестуком ключей, гаек, взялись за другую.

— Петр Васильевич, что же это получается? — с непонятной растерянностью проговорил Борис.

— Что такое? — Михеичев сразу почувствовал неладное, остановился.

— Крепи нет.

— Совсем??

— Последняя арка.

— Не подвезли… — нараспев простонал бригадир. — Сукины дети, не подвезли…

— Кто ее мог подвезти в воскресенье? — издевательским тоном спросил Дербенев. — Вот к чему приводят авралы! Эти патриотические воскресники!

— Пойду главному звонить, — сказал Михеичев.

— Разыщите Семакова, пусть он заботится. — Борис не сдерживал своего раздражения.

— Крепите, я сейчас, — бригадир туже затянул ремень на брюках, пригнувшись, побежал.

— Минимум полтора часа коту под хвост! Тьфу ты, работнички! — Борис шваркнул ключ и сел на шпалу.

— «Коту, коту…» — передразнил его Виктор и тоже сплюнул. — Давай устанавливать колонки. Пока суд да дело, а мы забой обурим.

— За производство работ в незакрепленном пространстве у каждого из нас талоны отберут, а то и из шахты выгонят! — предостерег Борис.

— Не выгонят! — отрезал Тропинин.

— Ну, едри те три дрына! Где наше не пропадало! — Вадим направился к сверлам.

Немного помедлив, за ним двинулся Витька. Борис встал, отряхнул куртку, махнул рукой.

— Семь бед — один ответ!

Проходчики злились и на того растяпу, что не доставил вовремя арки крепления, и на себя, что идут на грубое нарушение ПБ, и, взбудораженные всем этим, работали отчаянно. Они заканчивали монтаж второй колонки, когда вернулся Михеичев. Он чуть постоял, словно ошарашенный, поводил светом коногонки по лицам замерших на месте ребят, хотел что-то крикнуть, но поперхнулся, закашлялся и, обхватив голову, сел.

— Арки привезут через час-полтора, — тихо сказал он, потом, как подброшенный, вскочил, подбежал к Вадиму, тряхнул за грудки: — Ты?

— Нет, он, — испуганно кивнул тот на Тропинина.

Петр Васильевич отошел.

— Продолжайте. В тюрьму посадят меня.

— Петр Васильевич! Полтора часа даром тратить… — Витькин голос дрожал.

— Монтируйте. За все отвечу я.

— Пару ремонтин всадим, сто лет ничего не случится, — уверенно высказал Борис.

Михеичев сам принес деревянную стойку, с глухой яростью вбил ее под кровлю.

— Дерево тоже кончилось. Все.

— Что сказал главный? — осторожно спросил Гайворонский.

— Начальника ВШТ казнить пошел, — тихо ответил бригадир. — А при чем ВШТ! — крикнул он. — Самому головой думать нужно было! ВШТ в воскресенье не работал. Он отдыхал. Они не могли знать, что мы двухдневный запас съедим! — Михеичев жестикулировал руками и кричал. — А главный обязан был предвидеть эту ситуацию, заранее распорядиться. — Он притих, потом решительным голосом сказал: — Будем бурить!

Срываясь на визг, выли буры, бубнил над головой незакрепленный потолок, и старый шахтер, Петр Васильевич Михеичев, с болью думал о том, как ненадежен этот камень, висящий над ними могильной плитой, и имеет ли он право, он, отдавший шахте более половины своей жизни, облеченный полномочиями бригадира, рисковать жизнью вот этих ребят. И жалость, и страх, и смятение разом шевельнулись в душе Михеичева, он было остановился и уже готов был криком, командой остановить, немедленно прекратить безрассудно-опасную работу, кинул взгляд на парней, осатанело крушащих породу, потом посмотрел на кровлю, увидел крупные капли воды, грузно повисшие на монолите, вытер лоб и сорвавшимся вдруг голосом рявкнул: