Владислав Титов - Проходчики. Всем смертям назло...

— Обвал?

— Нет. Руки током обожгло. Он жить не хочет. Меня гонит от себя.

Человек задумался. Махнул рукой: пошли!

Таня шла рядом и не понимала, куда и зачем ведет ее незнакомый человек. Отвечала на его вопросы; торопясь, начинала рассказывать о своем горе, на полуслове умолкала, всхлипывая, закрывалась ладонями.

Больница была заперта. На долгий звонок вышла дежурная сестра, молча открыла дверь и, не взглянув на поздних посетителей, ушла.

Танин спутник остановился в коридоре. Растерянным взглядом осмотрел многочисленные двери и почесал затылок. За какой-то из них лежал человек, попавший в беду. Чем он поможет ему? Там, на улице, когда он увидел одиноко плачущую женщину, было проще. Человек в беде: надо помочь. В пути подбирал ободряющие слова, не подозревая, что все они поблекнут, станут неубедительными даже для самого себя, стоит только оказаться в этом ярко освещенном коридоре с дурманящим запахом йодоформа.

— Как фамилия вашего мужа? — спросил мужчина, будто ожидая, что эта неизвестная ему фамилия внесет ясность в создавшееся положение.

— Петров.

— Смотрите, какое совпадение! А моя фамилия — Петренко! — Хотел улыбнуться, но только виновато сморщил лицо и откашлялся.

Из операционной вышел врач.

— Кто вас пропустил сюда?

— Мы к Петрову…

— Время для посещения больных с двух часов до пяти. Днем к тому же!

— Товарищ! — Петренко шагнул к врачу. — Нам на пять минут, это очень важно.

— Все в нашей жизни важно, и никто не хочет ждать. — Врач повернулся, чтобы уйти.

Таня узнала Бадьяна.

— Что с ним, доктор? — уцепилась она за халат.

Бадьян остановился.

— Открылось артериальное кровотечение. Кровь остановлена. Для вливания крови не хватило наших запасов нужной группы… В Макеевку пошла машина. Часа через полтора кровь будет. Вот и все. Вы здесь не нужны.

— Как же так, товарищ врач!.. Доктор! Два часа… это же много! А вдруг человек… — Петренко мял в руках кепку, совал ее в карман, вытаскивал и тряс перед лицом врача. Ища поддержки в какой-то своей еще не высказанной мысли, Петренко посмотрел на Таню и тихо, умоляющим голосом произнес: — Товарищ, возьмите у меня кровь, пожалуйста, я совершенно здоров. Вот посмотрите! — Он сбросил с себя пальто, заторопился, нащупывая на рубашке пуговицы. — Вы не имеете права отказать мне! — Голос Петренко дрогнул. — Я не уйду отсюда! Я буду жаловаться! Что вы так смотрите на меня?!

— Вы хоть знаете, какая у вас группа крови? — устало спросил Вано Ильич.

— Какое это имеет значение! Кровь есть кровь!

— Нам нужна первая группа, резус положительный.

— Вот-вот! У меня точно такая… с резусом…

Через полчаса Бадьян настраивал аппарат для переливания крови и задумчиво улыбался.

— Сережа, ты знаешь, кто стал твоим донором? Известный тебе… — И поднес ампулу с алой жидкостью к глазам Сергея, надеясь приятно изумить его. На этикетке торопливым почерком было написано: «Петренко Геннадий Федорович. Токарь. Группа крови первая».

Сергей не знал токаря Петренко, так же как токарь Петренко не знал шахтера Петрова. Но врач полагал, что они хорошо знакомы: зачем бы иначе человек врывался в больницу среди ночи и предлагал свою кровь.

Эту ночь Таня провела в больнице. Сидя на стуле около столика дежурной сестры, силилась задремать, хоть на минуту забыться, и не могла. Несколько раз ходила в палату к спящему Сергею, молча смотрела на него и, боясь расплакаться, убегала.

Однажды Тане почудилось, что ее зовут. Бегом направилась в палату. Сергей метался в бреду по постели, хриплым шепотом звал:

— Таня, Танечка… иди ко мне. Не плачь, мама… Мне больно, доктор… Не хочу, не хочу…

Утром Таня взяла полотенце и повесила на спинку кровати, заслоняя лицо Сергея от солнечных лучей.

— Пусть светит, Таня, — услышала она и замерла.

— Ты не спишь, Сережа?.

— Какое теплое солнце…

— Я не уйду от тебя. Что хочешь делай со мной. Не уйду! Мне жизнь без тебя не нужна.

Днем больницу осаждали шахтеры. Упрашивали, грозились, потрясали всевозможными бумажками перед глазами главврача и уходили ни с чем. Посещать Петрова категорически запрещалось. К знакомым и незнакомым людям выходила Таня. Сбивчиво рассказывала о состоянии здоровья, принимала кульки, записки, протоколы собраний, вся суть которых сводилась к одному: не падай духом, друг, мужайся, шахтер!

К вечеру приехал весь состав комсомольского бюро шахты. Ребята, задумчивые, грустные, гуськом прошли в приемный покой и попросили к себе врача.

К ним вышел Бадьян.

— Почему к Петрову не пускают друзей? — сердито спросил Мамедов.

— Существует определенный порядок, к тому же больной очень слаб, — ответил Вано Ильич.

— Сколько это будет продолжаться? И что сделано для его выздоровления? — выдвинулся вперед Волобуйский.

— Мы все мужчины. Я понимаю ваши чувства. Но… случай исключительный.

— Нас не интересует статистика! — взорвался Николай Гончаров. — Мы спрашиваем: он будет жить?

— Ну, друзья мои!.. Вы говорите так, будто подозреваете что-то. Делается все, что в наших силах. Будем надеяться…

— Извините, — смягчился Николай, — это ж наш Сергей, такой парень!.. Мы решили дежурить здесь. Если потребуется кровь, кожа… в общем, все мы в вашем распоряжении, — тихо закончил он.

— Спасибо! Пока этого не нужно. Но… все может быть.

Бадьян ушел. В белом больничном халате вошла Таня.

— Коля, Сереже и правую готовят…

— Успокойся, Танечка, — обнял ее за плечи Гончаров. — Надо крепиться, понимаешь, надо.

— Как посмотрю на вас, все живы, здоровы, а он… — заплакала Таня. — Как же вы не уберегли его?

— Это он сберег нас! Большинство было там… Он — как Матросов… грудью, — давясь спазмами, медленно сказал Мамедов.

Состояние Сергея час от часу становилось все хуже и хуже. Оттягивать ампутацию второй руки стало опасно.

За несколько минут до начала ампутации он открыл глаза, обвел взглядом суетившихся вокруг врачей и сказал:

— Значит, и правую…

— Сережа, речь идет о твоей жизни.

— Позовите Таню.

В белой маске вошла Таня.

— Прости, Таня, если что было не так… За вчерашнее. Не хочется мне… Не успели мы пожить по-настоящему…

По-настоящему… А что было настоящим в их жизни? Кольцо, подаренное Сережкой в день свадьбы? Нет, оно было не настоящим. Его сделали из трехкопеечной монеты Сережкины друзья. Таня понимала: откуда у студента деньги? — и не обиделась. Оно и сейчас у нее на руке рядом с тем золотым, что купил ей Сергей с первой получки. Десять настоящих не надо ей за то блеклое, медное…

Может, настоящей была свадьба? В разгар веселья им вдруг стало тесно под крышей дома, захотелось поделиться своим счастьем со всем миром. Сергей шепнул: