Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

Сперва Зинаида Андреевна тоже так посчитала. Но внезапно предстало перед нею поле в бабках пшеницы. Бабки чадили, а которые бесшумно и бездымно изгорали изнутри волнистым огнем. На взлобке чернел обугленный танк с крестами, и совсем близко, шагах в трех от него, плашмя лежал наш солдат, выкинув в застывшем броске правую руку. И почудилось теперь Зинаиде Андреевне, что у солдата было такое вот лицо, как у этого Семена. Ведь выспросит когда-нибудь Валентинка, а какой был у нее отец, и повернется ли у Зинаиды Андреевны язык сказать, мол, погиб твой отец неведомо где и даже никакой фотографии не осталось. И та страдалица Маша, что померла в вагоне. За что же ее теперь лишать всего, как же возможно отнять у нее, у мертвой, Семена, дочку отнять, как же так возможно, чтобы ничего, ничего от нее на земле не осталось!

Зинаида Андреевна еще крепче стиснула губы, спрятала фотографию в сумку. В избе она повесила снимок в рамочке над Валентинкиной кроватью. Куда-то перевели детский дом, никто бы, кажется, ничего не вспомнил, но когда Валентинка пыталась назвать Зинаиду Андреевну мамой, «Не мать я тебе», — говорила Зинаида Андреевна, а потом рассказывала правду о ее родителях, и был в том рассказе солдат на пшеничном поле. Часто смотрела Валентинка на фотографию. И окажись этот человек в тысячной толпе — сразу бы признала. Зинаиде Андреевне не надо было страшиться, что кто-нибудь проболтается Валентинке по злобе или по дурости, и чиста была ее совесть перед Машею и Семеном. Она не веровала в загробную жизнь, но окажись там, встреться с ними, сказала бы: «Вырастила Валентинку, как могла».

И чего беспокоиться бы Зинаиде Андреевне? Да сердце так и кипит, будто перед большой бедой.

Третьего дня прикатил в легковушке корреспондент из областной газеты, который не раз уже на ферму наведывался. Ковбойка распахнута на груди, волосы в ранней золе. Остро и цепко глянул на Зинаиду Андреевну, хлопнул по фотоаппарату, болтавшемуся на длинном ремне. Следом из кабины выбрался главный зоотехник.

— Мы опять к Валентине Семеновне, — навеличал Валентинку.

— Это по какому такому случаю? — деревянно сказала Зинаида Андреевна.

— Все по тому же, — напористо ответил корреспондент.

Главный зоотехник с укоризною на Зинаиду Андреевну покосился: дескать, мы люди ответственные, шутить не намерены. Зинаида Андреевна все-таки решила защищаться:

— Сколько можно писать-то, молода еще Валентинка.

— Мы считаем по-другому, — перебил ее корреспондент. — Передовиков показывать необходимо, и возраст здесь ни при чем.

— Выходит, мало у нас людей, которые добросовестно работают, коли, как на диковину, на одних и тех же накидываетесь.

— Да ты не противься, Зинаида. Глядишь, к ордену Валентину Семеновну представим, в депутаты выдвинем. А как же! Ведь она, можно сказать, гордость наша. Твоя гордость, Зинаида. — Главный зоотехник вытащил платок, вытер шею: было жарко.

— Как знаете. — Зинаида Андреевна повернулась, толкнула рукою дверь.

Корреспондент следом перескочил порог фермы. Женщины в этот час были в раздевалке: коров передали пастухам, собрались ненадолго наведаться домой. Затихли, увидев газетчика. А тот сразу же взглядом выделил из них Валентинку, оттер ее в сторонку, поближе к окну.

— Превосходно, превосходно! Крупешник!.. Попрошу переодеться, и сережки обязательно!..

«Дались им эти сережки. Все время с сережками снимают», — сердилась Зинаида Андреевна.

Лет четырнадцать было Валентинке, когда Хулила проколола ей мочки. Девчонка стерпела, носила в распухших мочках нитки, чтоб не затянуло. Все подружки так, по деревенскому обычаю, перемаялись. Хульша их утешала:

— Красота сперва завсегда мучениев требует. После спасибо скажете…

Зинаида Андреевна едва Хульшу переваривала. На фронте наслышалась всякого, но ругательства Хульши ножом резали. Да еще и Валентинка тянется к Хулыле. Однажды увидела: стоит Валентинка у зеркала, то одним ухом к нему, то другим, то лицо близко-близко присунет — примеряет сережки. «Вот и заневестилась», — определила Зинаида Андреевна, ревновито спросила, откуда эти сережки.

— Сейчас же верни. И ничего больше не бери у нее!

— Почему, Зинаида Андреевна? — не поворачиваясь от зеркала, спросила Валентинка. Голос у нее был точно таким, как тогда, у детдомовского забора, когда маленькой девчушкою еще была и удивленно ответила: «Я Валентинка».

Зинаида Андреевна не привыкла повторяться, поджала губы. И в то же время поняла, что кончается ее душевная власть над Валентинкою… И всякий раз, когда фото Валентинки появлялось в газете, саднило у Зинаиды Андреевны сердце. Самое большее, что беспокоило, — приживаться начала Валентинка к славе, принимала ее по чистоте душевной, не думая, не считая цены. А ведь давно ли полыхала румянцем под прицельным взглядом авторов, умоляюще, будто зверек в западне, искала глазами Зинаиду Андреевну. Теперь вон, ничего не сказавши, полетела домой прихорашиваться.

— Выходит, наша рабочая одежа поганая, — обиделась Зинаида Андреевна, скорее всего на бессилие свое перед газетчиком обиделась.

— Отчего же? Но у меня другая идея, — вежливенько пояснил тот. — Не вечно же показывать доярок на одной цепи с коровами.

И опять Зинаида Андреевна сдалась и как-то по-другому, обреченно, собрала губы. «И чего же я боюсь-то, — вместе с тем утешала она себя, — мало ли пишут, мало ли печатают всякого? Поглядят люди на фото и завернут в газету хлеб».

А все же другое видела: вот чем хуже работает Люба Шепелина, даже частенько Валентинку подменяет, а ведь не вертятся около нее авторы — обличьем не вышла. «Оно конечно, за доблестный труд человека славят, — по-газетному подумала Зинаида Андреевна, — да нельзя же в одного вцепляться. Может, Валентинка и не занесется выше самое себя, только робить повседневно ее отвадим, будет в президиумах всяких красоваться, среди важного начальства, а такие вот Любы Шепелины за нее лямку потянут, я потяну. Коровы-то ждать не станут, когда кончатся заседания».

Но не могла все это высказать Валентинке — духу не хватало, да и не умела сердечно разговаривать. А может, сама завидует, не Любу Шепелину, а себя видит обделенной. Ведь вовсе не коробит от того, что упомянут рядом с Валентинкой: на ноги поставила, выучила, не зря небо коптила. Ведь сама ждет газету-то, ждет!

Она это была или не она? В мочках ушей капельки сережек, тяжелые светлые волосы точно порывом ветра отброшены назад, в неглубоком вырезе платья, отороченном кружевцами, тени ключиц, тень ложбинки посередине… Впервые так крупно сфотографировали.

Серые буковки складываются в строчки, в слова… Подобрали в эшелоне, везущем эвакуированных на восток… Отец геройски погиб… удочерила доярка, ныне заведующая МТФ Зинаида Андреевна Марфина… Об этом первый раз столько написали. А дальше, как всегда: Валентина Семеновна Марфина, одна из лучших доярок района.