Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

Коркуниха бежала за автобусом, отчаянно выкрикивая ненужные слова:

— Да что ты потеряла тамо-ка, да куда ты суешься-а! — Вскидывала руки, платок с головы у нее сорвался, растрепались волосы.

Противно было думать о Коркунихе. И Петюня своим пустячным поздравлением, своим «понятно» уколол Валентинку. И чего тут зазорного, если газетчики с фотоаппаратами; суются именно к ней?..

Под Зинаидою Андреевной вздохнула панцирная сетка. Валентинка ногами откинула одеяло, бросилась за перегородку, коленками на пол, лицом в руку Зинаиды Андреевны.

— Чего ты? — сказала Зинаида Андреевна. — Спать надо, поздно уж.

— Спать, конечно, спать. — Валентинка поднялась и, обиженно прикусив губу, ушла в свою комнатушку.

Несколько дней спустя произошла гроза. Она долго примерялась вечером, обкладывая окоём, потом затаилась за лесом, высылая в тихое по-недоброму небо груды стесанных понизу облаков. Они чернильно густели изнутри, в высоте наливались клюквенным соком, а совсем на верхотуре выставляли ослепительные белые обглаженные макушки. И вот в тот час, когда уже было петухам заводить проголосицу, туча наконец собралась и надвинулась на село. Пыхнули пустыми глазницами купола колхозного склада, ахнуло расколотое небо и прямыми столбами дождя оперлось на землю. Откуда-то выскочил ветер, скосил эти столбы, тесня их дальше к лесу, за самый лес. Новые столбы вставали, с грохотом валились и, ломясь, уносились прочь.

И вдруг будто выключились звуки, и ручейки безмолвно уныривали в супесь, и деревья бесшумно отряхивались. Лишь капли падали в старую бочку: тулик, тулик, тулик!

Этот веселый попрыг насмешил Валентинку. Едва началась гроза, Валентинка проснулась, поскорее закрыла окошко, отворенное с вечера из-за духоты. Стекла позванивали, полыхали, проваливались куда-то в черноту, и было страшновато. Теперь Валентинка потянулась с постели, глотнула озонного воздуха, послушала, как наигрывает капля в бочке, засмеялась.

Громкий-громкий раздался на воле голос Хулыпи:

— Откудова ты в такую рань, горшок тебе в темечко?

— Со станции, — отозвался другой голос, мужской, засохший какой-то, должно быть, от долгой дороги.

— Как же со станции? Автобус-то в шесть оттуда уходит.

— Не мог я стерпеть. — Мужской голос посекся, дрогнул. — До сельсовета на попутной.

— В грозу-то, лешак тебя побери?

— Грозу мы переждали. А вы чего ругаетесь?

— Да рази я ругаюсь? — удивилась Хулыпа. — Словечка плохого не сказала… Кого надо-то?

— Не знаю, как вам объяснить… Марфину мне надо, Зинаиду Андреевну Марфину. Сказали, где-то здесь она живет. А больше всего приемную дочь ее Валентину. У нее, правда, Семеновна отчество? В газете не напутали?

— Семеновна, Семеновна, — заинтересованно подтвердила Хулила. — Ты, хлопотун, пока их не буди. Пойдем-ко ино в избу, потолкуем, холера тебя забодай, нечего грязь-то месить.

У Валентинки состукало и оборвалось сердце. Стало жарко, так жарко, будто к лицу придвинули раскаленные уголья. Почему-то странно знакомым почудился этот голос. Да и кто бы еще стал беспокоиться, верно ли в газете названо отчество? И совсем недавно сама думала: может ведь случиться чудо. Или во сне послышалось? Вот заперла окошко и сразу уснула!.. Нет, никакой не сон. За окошком уже развиднелось, лужи на земле отблескивают зеленовато… Или этот приезжий что-нибудь знает об отце, что-то может рассказать о маме?.. Сейчас быстренько одеться и побежать к бабушке: вот, мол, я, Валентина Семеновна Марфина!..

Валентинка придавила щеки ладонями, спустила ноги на половичок, но бежать все же не посмела. Так и сидела на постели измученная. Разбудить бы Зинаиду Андреевну, спросить ее, что делать.

Железным голосом заорал во дворе Хульшин петух, будто наверстывал вынужденное при грозе молчание. Зинаида Андреевна закашлялась за перегородкою, состонала негромко. Весной и осенью она маялась болями, а летом в добрую погоду здоровела. Нынче долго держались погожие дни, а вот ведь что-то у нее болит.

— Зинаида Андреевна, не спишь? — негромко спросила Валентинка.

— Вставать пора, и так уж провалялись, — каменно ответила та.

— Приехал кто-то, — переждав, сказала Валентинка, — к бабушке зашел. — И даже дыханье в груди остановила.

— Слышала я, девочка, не глухая. Давай-ка прибираться, не то приезжему человеку придется ждать.

Валентинка мигом съерзнула с постели, выскочила за перегородку. Зинаида Андреевна причесывала у зеркала жиденькие свои волосы, держа скрепки в губах.

— Не забыла, что тебе сегодня в райцентр? — спросила, вынув скрепки.

Конечно, не забыла. Вчера главный зоотехник вызвал Валентинку и Зинаиду Андреевну в правление. Подал Валентинке пригласительный билет на совещание передовиков.

— Опять от работы отрываете, — сказала Зинаида Андреевна. — Сколько же можно-то?

— Ты погляди, что написано в билете: «В президиум». — Главный зоотехник даже из почтения привстал со стула. — А это означает: наш колхоз в президиум. Ты с этой стороны на дело взгляни, Зинаида Андреевна. И завтра на целый день Валентину Семеновну подмени.

Зинаида Андреевна покосилась на Валентинку, будто что-то от нее ожидая. А Валентинка держала в ладони лощеную бумагу с синими оттисками букв и думала, что надо, пожалуй, на утреннюю дойку успеть, иначе весь день будет испорченным.

«Да кто же все-таки приехал?» — волновалась теперь Валентинка.

Зинаида Андреевна отошла от зеркала на кухне. Валентинка откинула назад пшеничные тяжелые волосы свои — они вроде бы созвенели — провела по ним гребенкою. И в это время в окошко застучали, и Хульша через стук позвала:

— Встали, потягунчики? Отопри, Зинаида, дело есть!

Будто насилу переступила Зинаида Андреевна порог, запнулась в сенках за ведро. Прилязгнула отодвинутая щеколда. Валентинка спятилась к перегородке, прижалась к ней, приставила к груди ладонь.

— Входите, милости просим, — мрачно проговорила Зинаида Андреевна, пропуская приезжего человека.

Был он в синем двубортном костюме, при галстуке. Непокрытая голова его мучнисто белела. Он сразу же взглядом приковался к Валентинке, и глаза у него странно затряслись. И шепотком крикнул:

— Маша!

Ни гимнастерки, ни пилотки, сдвинутой набок, ни шрама на подбородке. Невеликий ростом, поседелый, сутуловатый человек у порога. Ботинки в насохшей комками, в навязшей наново грязи. И все же Валентинка вроде бы признала его, и снова полыхнуло лицо. Она облизнула губы, сказала: «Здравствуйте», все не отрываясь от перегородки. И он не двигался, и Зинаида Андреевна не двигалась за его спиной в тесной тени дверного проема.

Она первая нашлась, сказала грубо:

— Да проходите, чего в дверях торчать.