Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

И внезапно с отчетливой ясностью увидел, как в воскресенье сходит с автобуса, а Валентинка и Зинаида Андреевна встречают его, как на столе румяной душистой горкою лежат оладьи, шаньги деревенские отливают глянцем по картошке и закраинам, как уютно и чисто в избе и пахнет свежевымытыми полами. И вот идут они с Валентинкою вдвоем, взявшись за руки, а в растворенной синьке неба мерцающие жаворонки, и гребень облака над макушками леса…

Грустные и внимательные глаза на него смотрели. Никакого выражения на лице Зинаиды Андреевны: верхняя губа на нижней, скулы каменны, белесы кустики бровей. Широкая, тяжелая, стояла она перед Семеном Иванычем, и только одни глаза вопрошали, страдали.

— Вот прибыл, — упавшим голосом доложил Семен Иваныч.

— Милости просим, — разомкнула губы Зинаида Андреевна и, попирая ступеньки, поднялась к двери. — Пожалуйте в избу.

Долго не попадала ключом в скважину, долго не могла найти выключатель, чтобы осветить сенки. В сенках было прохладно, чуточку попахивало кислой капустой и мочалом — теми же обычными деревенскими запахами, что и в первый приезд.

— Чем угощать, не знаю, — сказала Зинаида Андреевна, входя в избу, и опускаясь на скамью, обронив на колени руки. — Сейчас чаю поставлю…

— Я не гостить. — Семен Иваныч как-то не мог сесть без приглашения и спиною оперся о перегородку, в том самом месте, где стояла в тот раз Валентинка.

Оба словно замерзли, не находя единственно верной ниточки, за которую только бы слегка потянуть. Но нелепо было играть в молчанку двум давно уже немолодым людям, и Семен Иваныч сказал:

— Если можно, фотокарточку мне покажите.

Зинаида Андреевна сразу угадала — какую и пошла за перегородку, а Семен Иваныч пугливо подумал: «Подольше бы не возвращалась». Однако любительский снимок, пожелтевший с одного края, был уже перед ним: солдат в лихо сдвинутой набекрень пилотке, в гимнастерке еще без погон. Незнакомый солдат! Так оно и есть, и даже не к чему было просить фотографию. Семен Иваныч с трудом проглотил слюну и опустил голову.

— Выходит, я сам обманулся и вас обманул, — медленно проговорил он. — Простите меня. — Он положил снимок на край стола.

— О чем это вы? — Зинаида Андреевна чувствовала, как радость пробивается, всколыхивается, затопляет ее всю. — О че-ом? — И неловко ей было за такую радость. — А как вы-то?

В отворенное окно бросилась бабочка-морковница, покружилась, захотела обратно, ударилась о стекло и, не понимая, что перед нею прозрачная твердость, забила крылышками, будто летучий огонек. Семен Иваныч гребанул бабочку пригоршней, выкинул на волю. Зинаида Андреевна пальцами прихватила щеки.

— Мне пора, — сказал Семен Иваныч, разглядывая на ладони пыльцу.

— Когда Валентинку-то отправите?

— Когда сама пожелает. — Он вздохнул, будто сбросил с себя тягостную ношу, улыбаясь пошел к порогу, на ходу добавил:

— Скоро приедет.

«Куда он на ночь-то глядя!» — остановила бы его Зинаида Андреевна, да подняться не могла, и упала лицом на руки и заплакала, неумело, давясь, захлебываясь, взлаивая…

…Редко запоминались Валентинке сны, да и были-то в них одни пустяковины. А тот, что увидела перед приездом газетчика, завязался в памяти прочным узелком. Собиралась к Хулыпе за разгадкою да так и не собралась: нагрянули такие события. Теперь все вроде бы ясно — вот куда унес ее ветер, вот где замотал, закружил. «Долго ли ты у меня гостишь?» — спросил отец. «Ох, как долго», — могла бы она ответить, если б не боялась обидеть его.

Нет, города она не пугалась, город был просто чужим. И чем бы помогли улицы, магазины, театры, когда руки пустовали? Она всячески старалась их занять. Влажной тряпочкой стирала пыль с подоконника, со стола, с шифоньера. Нацедив ведро воды, высоко подтыкала подол и терла полы в комнате, в коридоре, у тети Кати, на кухне, шлепала босыми подошвами по влажной прохладе половиц. Переодевшись, брала кошелку, чтобы купить что-нибудь из продуктов, накормить отца. Останавливалась перед молочным магазином, и странно было ей глядеть на широкогорлые бутылки, на кубы подтаявшего масла. Конечно, не думалось, что это молоко именно с ее фермы, а все-таки могло и так оказаться.

В комнате отца, как она ее до сих пор называла, выпростав волосы из-под косынки, всовывала ноги в тесные туфли, в которых езживала на совещания, уходила в скверик с бархатными от пыли кустами или еще дальше — на реку. Река была вольная, паслись на ней волны-овечки. Порою, распугивая их, важно проплывал теплоход с тремя палубами, со скошенными назад трубами, бойко шмыгали крохотные трамвайчики, издали похожие на босоножки.

Но вместо ветерка было теплое дыхание коровушки, вместо прохожей полной женщины — Люба Шепелина, и улица, по которой взад-вперед бродили с Петюнею, вспоминалась до щеми…

Однако, едва возвращался с работы отец, все это словно бы зашторивалось. Он снимал рубаху — синие, багровые рубцы, вмятины. Будто не живое тело, а сплошная боль. Валентинка чуть не плакала, крепилась… А разговоры с отцом! Никогда ни с кем не получалось у нее таких разговоров. Вот только, странное дело, о маме он рассказывал слишком стесненно:

— Хорошо мы с ней жили, Валентинка, понимаешь? И до сих пор она для меня живая…

Из командировки он вернулся вовсе непонятным. Лицо землистое, продольные борозды прочертились от крыльев носа к подбородку. Сел на стул, не снимая пиджака, пошарил по карманам, разыскивая папиросы, махнул рукой, сказал осипло:

— Вам привет от Петра Аверина.

— От Петюни! — ахнула Валентинка, не обратив внимания, что Семен Иваныч вдруг перешел на «вы»; сама-то она никак не могла привыкнуть называть его близким «ты», как ни принуждала себя. — Да где же его встретили-то?

— Я ведь был у Зинаиды Андреевны, — продолжал он все так же устало. — Как только захочется, поезжайте домой…

— Да хоть сейчас! — вырвалось у Валентинки.

Она тут же зажала рот ладошкою, отвернулась в раскаянье; под веками замокрело.

— Не беспокойтесь, Валентина Семеновна, — отчужденно сказал Семен Иваныч, — я не обижусь. Настроил я себя, что вы моя дочка, и поверил в это. И невольно обманул Зинаиду Андреевну, вас обманул.

— Как же так? — Валентина смотрела на него во все глаза. — Как это можно?

— Снимок тот, что у вас висит, видел. Не я там… Зинаида Андреевна ждет вас домой… В общем, собирайтесь, если хотите, а мне — на работу.

Он надумал переодеваться, Валентинка вышла на кухню. Она вроде бы нисколько не переживала, что столько дней провела в одной комнате с посторонним человеком, ухаживала за ним. Ей виделось: взбегает на крылечко, бежит через сенки в избу и — за перегородку, в свой закуточек, где книжки на полке, где плетеный половичок у кровати и стоптанные шлепанцы на нем. Там она слишком не задержится, выбежит к школе, остановится и увидит игручую речку в ивняках и травах, синий при солнце далекий лес. Потом пойдет к длинному старому дому, где малявкою встретилась с Зинаидой Андреевной. И стремглав помчится на ферму!..