Олег Попцов - Без музыки

Наступил последний год службы. Гречушкин старался не думать, что вот когда-то эта привычная, отлаженная раз и навсегда армейская жизнь неожиданно кончится и ему вновь придется ломать голову над извечным вопросом: «А что дальше?» Приезжали какие-то хваткие люди, обещали крепкий заработок, жилье в перспективе, жаловались на завышенные планы, лихо пили неразведенный спирт и так же внезапно уезжали. А время меж тем шло, надо было на что-то решиться. Вечером все больше говорили о доме, вспоминали друзей, вытаскивали измятые, стертые по краям письма и уже, наверно, в десятый раз перечитывали их заново, не стыдились читать вслух, будто письма те были не кому-то одному, а всем сразу, отчего и ожидание казалось общим и менее тягостным. И хотя все понимали: жизнь сложится по-разному, но с удивительной настойчивостью повторяли одно и то же: «Сначала надо вернуться домой, поставить отметку на косяке. А уж потом, потом… Двинуть куда-нибудь на край света, где и дни в другом порядке, и за деньгами не иначе как с наволочкой ходят, и в руках смышленых крайняя потребность». Гречушкин слушал сбивчивые речи товарищей и не понимал, отчего в душе его не убывает мрачности. А может, и понимал, боялся признаться, что нет у него желания возвращаться домой. Когда перед строем зачитали приказ министра и дали команду разойтись, Витя Шмаков, его сосед по койке, увесисто хлопнул Гречушкина по плечу, заглянул в его угрюмое лицо и своим смешливым голосом сказал:

— Тю-ю… Ты вроде и не рад… Отутюжили, Дуся, велено на улыбку переходить.

Гречушкин посмотрел на однокашника, кивнул и пошел получать вещи. Кто как, а с него хватит, он домой не поедет. Так Дуся Гречушкин очутился в Вологодской области. Пять лет работал на лесосплаве, окончил техникум. Заведовал мастерскими в леспромхозе. Там же женился. Женитьба удачи не принесла. Года два привыкали друг к другу, ругались по пустякам. Потом Люся — так звали жену — положила глаз на расторопного диспетчера с товарной станции и вместе с ним укатила на Кубань. Так и потух семейный очаг Диогена Анисимовича Гречушкина.

Кто надоумил Гречушкина показать свои стихи в районной газете, он точно не помнит. Зато он помнит другое. Когда стихи напечатали, директор сплавной конторы ткнул суковатым пальцем в газету и довольно бесцеремонно, прямо на производственном совещании спросил:

— Твои?

— Мои, — невозмутимо ответил Гречушкин.

— Понятно, — сказал директор. — Оттого и план валите.

Администрация плохо воспринимала увлечение Гречушкина. Он же терпел несправедливость, застенчиво улыбался и продолжал писать стихи. Когда через год в леспромхозе узнали, что Диоген Гречушкин поступил в университет на факультет журналистики, этому никто не удивился.

Из леспромхоза Гречушкин уволился. Невтерпеж стало, отношения с директором обострились до крайности. Спустя месяц он уже работал в районной газете.

Вся последующая жизнь складывалась ровно. Он быстро освоился с газетой. Редакторская работа ему нравилась. Он подолгу сидел над материалами, старательно выправлял их, переписывал заново. Его материалы признавались лучшими. Очень скоро Гречушкин стал человеком в газете незаменимым. Однажды наступил необычный день: Дусю Гречушкина избрали председателем местного комитета. Кто-то назвал его фамилию, настроились спорить. Спорили долго. А он все это время сидел и молчал, двигал белесыми бровями и никак не мог понять, что говорят о нем и спорят о нем. Чувствовал, как лицо, шею, руки, все одеревеневшее тело заливает удушливый жар, отчего переживал еще больше. Хотелось только одного — чтобы скорее кончился этот шумный, тревожный разговор, где без конца повторяется его имя.

Люди спорили, не соглашались, готовы были поссориться, а он молчал и ждал. Сейчас кто-то поднимется и скажет. Он не будет стараться перекричать спорящих, скажет тихо, но его услышат.

«Вы сошли с ума! — скажет кто-то. — Этот человек был вором. Его судили».

Но никто не встал. Его ни о чем не спросили. Хотел было рассказать сам, его оборвали: «Знаем!» Поставили вопрос на голосование. Двадцать — за, три — против. Диоген Гречушкин стал председателем местного комитета.

Гречушкин старательно правит перо о край потертой папки и аккуратно выводит: «В партийную организацию журнала «Пламя». Заявление. Я, Гречушкин Диоген Анисимович, принял для себя окончательное и бесповоротное решение о вступлении в партию. Почему я не сделал этого раньше и как объяснить мой настоящий поступок?» Гречушкин тяжело дышит, а буквы все катятся, наскакивая одна на другую, вот-вот кончится лист, и только тут он спохватывается, вытирает рукой взмокший лоб, ставит число и подпись.

«Некто» оказался непослушным учеником. Когда одно сомнение напластывается на другое и по житейскому морю навстречу тебе плывут новые конфликты и неприятности — предвестники все тех же сомнений, — пусть тебе достанет сил и разума сказать им нет.

В этом отрицании — спасение твое. Человеческие силы небеспредельны. Настанет минута, и ты поймешь: еще одно, пусть самое обычное, самое безобидное сомнение, и твою душу разнесет в клочья, и ты уже — нечто абстрактное, а не человек, способный творить и утверждать истину.

В такие минуты люди либо сходят с ума, либо начинают действовать. Будь мужественным, избери второй путь.

Максим Углов написал статью. К чести Чередова, он оказался неплохим прогнозистом. Материал был принят незамедлительно, тут же послан в набор, и уже через десять дней номер еженедельника в тяжелых, неповоротливых пачках был доставлен в газетные киоски. Маленькая «История с продолжением» стала достоянием большой истории.

В редакции газеты шла летучка, когда на пороге чередовского кабинета, вопреки незыблемым правилам и традициям (не входить, не стучать, не звонить, связь с внешним миром прерывается), появилась взволнованная Эмма и каким-то неестественным шагом прошла к редакторскому столу.

— Что это значит? — прищуренный взгляд Чередова не предвещал ничего хорошего.

Эмма понимающе кивнула, она не первый день работала в приемной.

— Скандал, Валентин Прокопыч!

Журнал раскрылся на нужной странице, и, сам того не ожидая, Чередов прочел вслух: «История с продолжением». Максим Углов». Чередов еще раз посмотрел на Эмму. Никак не укладывалось в голове, что в самом деле скандал и он, Валентин Чередов, к нему причастен. Объявили перерыв. Он тут же набрал номер Шувалова. Тот ни о чем еще не знал, к звонку Чередова отнесся с недоверием — считал, что Чередов разыгрывает его. Когда же Чередов заорал в трубку: «Прекрати корчить из себя идиота!», Шувалов понял — случилась беда.

Максим на все вопросы отвечал очень спокойно. Пожалуй, не что другое, а именно это спокойствие оглушило Василия Константиновича, надломило его.