Олег Попцов - Без музыки

«Вы повторяетесь, Духов. Скверная привычка — повторяться. Опять последний, и опять вы. Э-гм, садитесь за стол. Н-да, мой стол — лобное место».

Духов потешно раздувал щеки, издавал громкое «уфф», садился в глубокое кресло и тут же бросал реплику: «И мудрец сказал: «Вот лучшее средство сделать последнее место первым».

Пока редактор думает, пропустить ли дерзость мимо ушей и вместе со всеми посмеяться, а может, наоборот, отчитать Духова, сотрудники похохатывают, довольные заминкой. Ай да Духов, не подкачал.

Впрочем, сегодня все иначе. Сегодня все не так. Редактора нет, он лежит в больнице. Духов пришел раньше других и почему-то сел в торец стола, словно ему должно и необходимо разглядеть Углова, который сядет прямо напротив. Уже минут десять, как все собрались, никто не заговаривает. Гречушкин берет пепельницу, ставит ее на пол. Спецкоры сдвигают стулья, закуривают. В дверь проскальзывает Васюков, вяло отвечает на приветствия, пробирается к редакторскому столу. Ждут пунктуального Кропова и безразличного ко всему Чемрякова. Максим Семенович здесь, он стоит в коридоре, беседует с кем-то из авторов. Заведующий отделом науки смотрит на часы.

— Сколько? — одними губами спрашивает Васюков.

— Без пяти два.

Полонен еще раз зевает, видимо, для убедительности.

Никто не поддерживает разговора. Наконец приходит Кропов. Под мышкой — куча рукописей, галстук сполз набок.

— Виноват, — говорит Глеб Кириллович и без особых церемоний вешает пиджак на стул. Рубашка Кропова выглядит не особенно свежей. Лидия Андреевна поджимает губы.

Обзор номера делает Лужин. Голос у Лужина ровный, даже монотонный.

— Очерки, как всегда, на уровне, — говорит Лужин, — актуальны, читабельны, заставляют думать.

Заведующий отделом очерков в отпуске. Жаль — ему было бы приятно.

Потом о поэзии. Поэзия Лужину не нравится — нет открытий. Потом о культуре. Эпитеты меняются:

— Глубоко, многогранно. Хочется домыслить, ждешь продолжения разговора.

Лидия Андреевна дарит Лужину целомудренную улыбку.

Лужин листает журнал. Максим смотрит, как убывают страницы справа и прибавляются под левой рукой. Листает Лужин аккуратно, разглаживает страницу, словно журналу положено лежать раскрытым именно на этом месте. И кажется Максиму: новый взмах, и убавляется редакторский кабинет; еще взмах, и сдвигаются стены; еще — оседает потолок.

— «Неутоленная жажда», — говорит громко Лужин, долго и основательно расправляет журнал.

Если до этого многие слушали Лужина вскользь, больше думали о своих делах, то сейчас все сидят неестественно прямо.

— Статья-интервью… Публикация… — Лужин никак не может найти подходящего слова. — Н-да, тревожная публикация.

Заведующий отделом науки, со стороны похожий на плохо распрямленную скобу, потрогал костистый нос, углы непомерно большого рта обвисли:

— С…сомнительная публикация.

— Давайте по очереди, — Максим кивнул Лужину. — Продолжайте.

— Статья острая. Ее прочтут. Некоторые говорят, что это не наша статья. Не уверен. Еще надо подумать, чего здесь больше — экономики или нравственности? Почему же не наша?

— Потому, что мы привыкли сидеть в болоте. Все обтекаемо, все спокойно. Гнием и не чувствуем. — А это уже Васюков.

«Я же его просил помолчать! Бесполезно — порох. Теперь можно не спрашивать, кто желает высказаться. Стоит Лужину кончить — начнется базар».

— Дело не в статье. — Ну вот, уже и Толчанов полез, пухлый, голубоглазый, с румянцем во всю щеку, первый ас по вопросам спорта, и кулаки у него пухлые, похожи на сытую кулебяку. — Весь вопрос — во имя чего статья?

«А я что же? Сижу и смотрю на них. Так нельзя. Я власть, мне положено руководить».

— Толчанов, вы еще успеете сказать.

— Надеюсь.

«Ишь ты, огрызаться научился. А Лужину пора закругляться. Один черт, его уже никто не слушает».

— В общем, номер состоялся, — бормочет Лужин не слишком уверенно. — У меня все.

В кабинете успели накурить. Максим потянул раму на себя. Уличный шум ворвался в комнату. Хорошо. По крайней мере, не так тягостно.

— Кто первый? Не вижу желающих.

«Ну, Максим Семенович, теперь держись! Они считают меня виноватым. Почему? Кропов — понятно, не может простить мне Гречушкина. Ну и слава богу. Я и сам себе его простить не могу. А другие, что взбудоражило их? «Покой — основа творчества» — шуваловский афоризм. Полонен пошел дальше: «Достаточно одного скандала, чтобы попасть в полосу отчуждения». Им ничего не грозит, но они волнуются. Странные люди».

— Позвольте мне?

— Да-да, разумеется.

Полонен стесняется своего роста, сутулится, берет журнал, откидывает страницы крючковатым сухим пальцем.

— Авантюра, партизанщина, — слова выглядят необычными, сознание ухватывает их сразу. Максим поднял голову и посмотрел на Полонена. — Мы идем на поводу личных симпатий. Материал затрагивает научные проблемы, однако, — Полонен поискал глазами Гречушкина, — некоторые журналисты работают по принципу «лишь бы начальству угодить».

Полонен откашлялся и стал перечислять материалы, которые за последние полгода были отклонены Угловым. Максиму вдруг стало скучно.

Полонен садится, и сразу два стула начинают скрипеть.

— Если разрешите?

Максим и ответить не успел, поднялся Толчанов.

— Мы все ошибаемся, — Толчанов развел руками. — Кто-то больше, кто-то меньше. — Толчанов выдержал продолжительную паузу. — Почему никто не вспоминает статью Тищенко? Сначала кричим: «Виват! Ура! Тищенко оригинален! Тищенко бесподобен! Лучший материал года!..» И вдруг… Как вы помните, на такой же летучке было решено послать в Пермь Гречушкина. Кто перерешил? Максим Семеныч: «Властью, мне данной, отменяю». Однако накануне Максим Семеныч страстно и взволнованно убеждал нас в непорочности Гречушкина, его честности, благородстве. Проходит ночь, и благородный, правдивый Гречушкин отлучен: «Поеду сам». Но почему, на каком основании?! А то, что происходит дальше, вообще за гранью разумного. Нас бьют наотмашь, а мы молчим.

— Это к делу не относится. Мы разбираем восьмой номер.

«А этому что надо?» — Максим зло посмотрел на Гречушкина.

— Вы слышали?! — Полонен перегибается через стол, трогает Кропова за плечо. — Нам есть до этого дело, а ему нет. Пусть объяснит.

— С какой стати? — Васюков щелкает зажигалкой. Сигарета подпрыгивает, из левого угла рта перемещается в правый. — Гречушкин прав.. Мы разбираем конкретный номер журнала. Спорная статья? Слава богу, давайте спорить. Лично я за публикацию таких материалов.

«Вот видишь, твои дела не так плохи. У тебя есть единомышленники. Будь внимателен. Толчанов — неглупый парень. Пока главные обвинения исходят от него».