Юрий Петухов - Влюбленные

Машина, по-собачьи взвизгнув тормозами, замерла возле подъезда. Костя деловито начал выгружать чемоданы, а Маргарита Алексеевна вдруг набралась отчаянной решимости. Все, все, что угодно, только не быть смешной! Она готова страдать, снова отчаяться, но быть смешной?! Костя и Нина — молодожены. С секунды на секунду жди — скажут об этом во всеуслышание. И вот они, пожилые люди, вместо того чтобы поздравить их, сами в этот час — подходящий, нечего сказать! — объявят о своей женитьбе. Как не расхохотаться! Нарочно этакого не придумаешь!

— Извините… но я… — заговорила она вязким, непослушным языком, ни на кого не глядя. — Я пойду…

— Куда вы, Маргарита Алексеевна? — Нина взяла ее за руку.

— Пойду! Да!.. — Маргарита Алексеевна вырвала руку, чем очень поразила Нину. — Мы еще увидимся… поговорим… А сейчас мне некогда. Очень некогда!

И она панически побежала прочь.

— Рита!.. Маргарита Алексеевна! — Дмитрий Антонович сделал несколько шагов за ней, но тут же решил, что в создавшейся обстановке ему будет лучше без нее. Предстоит разговор, трудный разговор, и он всю тяжесть возьмет на себя.

— Папа, что с ней?

Ничего не ответив, Дмитрий Антонович взял Нинин чемодан и понес его по лестнице, а Костя с Ниной, недоуменно переглянувшись, пошли следом.

— Проходи, Костя! Вот наша квартира. Прохладно как, правда? Это потому, что солнце к нам заглядывает только к вечеру. Тут кабинет. На книги не засматривайся, художественных нет… А там моя комната, — и Нина увела Костю за дверь, продолжая объяснять: — Вот он, мой старый дружище! Не запылился, не рассохся от тоски?

Откинув с инструмента чехол, она промчалась пальцами по всем клавишам. По квартире будто прокатились волны: прибой, неистово пенясь, рокотал глубинными, шедшими из самого нутра океана басами, отлив тенькал слабыми нотками, нежно журчал.

Дмитрий Антонович, поставив чемодан, провел ладонью по лбу, как бы утирая пот, но кожа была сухая, горячая. Прикрыл плащом вещи жены. Нужные для разговора слова никак не шли на ум; впрочем, в этом и не было необходимости — все снова получилось не так, как он хотел.

В Нининой комнате стало подозрительно тихо — полный штиль. Они вышли из нее как-то боком, присмиревшие, особенно она. Глядя чуть лукаво и виновато, взяла Костю за пальцы левой руки.

«Вот оно! Начинается! — догадался он. — И все в квартире будто приготовлено к этому случаю! Стол накрыт, вино, цветы!»

В его душе поднялся еще больший протест.

— Папа… мы с Костей… — начала Нина, словно подражая интонациям маленьких, и тут увидела, что отец как-то странно закрутил головой — будто при удушье.

— А! — она подбежала к нему; он с силой прижал ее к себе, заговорил прерывисто, с хрипотцой:

— Доченька… я же просил… предупреждал…

— А! — снова вскрикнула Нина и теперь уже рванулась из его рук, но он крепко удерживал ее возле себя.

— Я же предупреждал… Зачем ты без моего совета?..

Нина все же вырвалась и, пораженная тем, что он ей говорит, закричала:

— Я люблю его! Люблю!

— Вижу, — тихо и почти скорбно продолжал отец. — Но это еще не все. Можно выйти по любви и быть несчастной. Я человек с опытом, поживший, лучше разбираюсь в людях, и…

— Но я счастлива! Счастлива!

Тут заговорил Костя:

— Вы, я вижу, постоянны в своих антипатиях, Дмитрий Антонович. — Заговорил внешне спокойный, только руки его намертво вцепились в массивное дубовое кресло. — Не думал я, что тот нелепый случай так врежется вам в память.

— Какой случай? — небрежно кинул вопрос Дмитрий Антонович. Ему вообще не хотелось бы замечать этого «четвертого», ему неприятно было даже и то, что он называет его по имени-отчеству.

— На улице. Ночью… Но ведь то, что проделали с вами мои друзья, ко мне не имеет никакого отношения. Вам это известно. Шутка была дикая, нелепая. И я, если хотите, прошу у вас извинения — и за Ладо, и за Дениса. Но за что же вы меня так возненавидели? — густым, настоянным на обиде голосом спрашивал Костя.

Массивное кресло в его руках с легкостью — враз, всеми четырьмя ножками — поднималось в воздух и снова мягко соединялось с полом.

— Возненавидел?.. Да я просто равнодушен к вам. И никаких извинений мне не надо, — звенящим голосом отвечал Дмитрий Антонович, будто швырял милостыню. — Я… я просто знать вас не хочу, настолько мы разные люди! Однако вы пришли… — и он как-то неопределенно указал руками на квартиру. — Вы воспользовались ее слабостью…

— Ничем я не пользовался! И не пришел — меня привели! Знать не хотите? У меня тоже мало желания находиться с вами рядом! — Кресло гулко ухнулось на пол, сдвинутое с навсегда установленного ему места. — Я ухожу!

— Костя!

— Можешь найти меня в гостинице, если… потребуюсь.

Обида, хлеставшая из него, ударила и по ней — незаслуженно, больно, но эта обида была понятна.

— Я иду с тобой!

— Нина! — Дмитрий Антонович готов был удержать дочь силой, но Костя, загородив ее плечом, проговорил, зло усмехаясь:

— Кожа, скальпели, трепанация и резекция живота! А у человека есть еще душа! Где она у вас тут? — махнул рукой на темнеющие корешками книг полки.

Так хлопнул дверью, что она чуть не раскололась.

— Хулиган… — беззвучно произнес Дмитрий Антонович. — Ну и хулиган… «Кожа, скальпели, трепанация и резекция живота», — повторил он, морща лоб и потирая виски. — Что это? О чем он?.. С-сумасшедший… Бешеный! Да он в два счета загубит Нину!

Хотел бежать вслед — и не смог. Ноги ослабли, вздрагивали в коленках. Так это и есть весь разговор, к которому он готовился? Такова благодарность за многолетнюю заботу о дочери?.. Какой-то хам сказал: «Я ухожу», и она, не раздумывая, ответила: «Я с тобой!»

Давно смолк удар двери в ушах, а бутылка на столе и рюмки все еще тонко позванивали. За окнами профырчала грузовая машина — и они опять усилили свое дребезжание. Дмитрий Антонович посмотрел на этот праздничный стол, на этот пошлый в своей расцветке бело-розовый торт, на позвякивающие колокольчиками рюмки, — и ему вдруг захотелось вскинуть сдвинутое с места кресло, ударить им сверху, чтоб все вдребезги!

Быстро, чуть ли не бегом, не глядя по сторонам, они пересекли несколько улиц. Возле гостиницы милиционер, завидев, как они лезут в самое пекло, отчаянно засвистел. Но они, вынырнув невредимыми из сизых клубов бензинного чада, уже скрылись за углом.

Наконец Нина не выдержала:

— Я не успеваю за тобой!

Костя сбавил шаг.

— Ты очень расстроен?

— Я? — Костя усмехнулся и перекинул из руки в руку чемодан. — Я, конечно, не ожидал, что он раскроет объятия, но чтобы так….

— И я… Ну, будет недоволен, поворчит, но чтобы так!.. — голос ее задрожал, глаза засверкали слезами. — Ну почему? Почему я должна все делать, как ему хочется? Ведь жить-то мне!